Наступил день моего отъезда, я протискивался по проходу в салоне самолета, стараясь никого не задеть по головам своей спортивной сумкой. « Простите, мэм,» - обратился я к американке средних лет, усевшейся в проходе. –«Позвольте пройти, мое место у окна».
Она резко вздернула голову, недовольно скривившись, и я словно прочитал ее мысли: «Нашел бы ты себе другое место». Я бы и сам с удовольствием последовал ее совету, однако народу в салоне самолета было полно, и пассажиры, столпившиеся за моей спиной, выказывали нетерпение. Я осторожно протиснулся мимо нее к своему месту. Неодобрительным взглядом из под своего пышного начеса, она окинула мои длинные волосы. Я не стал обращать на это внимание и предпочел уставиться в окошко.
Спустя несколько минут я украдкой взглянул краешком глаза, и тут же столкнулся опять с ее немилостивым взглядом. Объявили о задержке вылета. Похоже, полет предстоял долгим.
Прошло какое-то время, и я снова скосил глаза в сторону соседки, но на этот раз вместо дамы с пышной прической, я обнаружил рядом с собой преинтереснейшую личность в черных джинсах, черных башмаках и в черной футболке без рукавов. Серебрянные браслеты охватывали его красивые худощавые руки. Длинные прямые волосы были белыми как снег, и такой же белоснежной была его кожа. Глаза у него были розоватыми как у альбиносов, а его озорная улыбка тут же отозвалась во мне радостью. Хотя этот человек выглядел столь необычно, в нем было что-то очень знакомое. Где-то я его видел его раньше. Ну, конечно, это был он, легендарная звезда рок-н-рола, один из моих любимцев Джони Винтер.
« Что тут происходит, братишка? Я Джонни».
« А меня зовут Монах».
Он по братски пожал мне руку.
« Как ты очутился на этом месте?»- спросил я. – « Минуту назад здесь был кто-то другой».
Джони весело хмыкнул и ответил в своей фирменной техаской манере, медленно растягивая слова: « Старик, это ты о той даме, что так сильно дергалась, сидя рядом с тобой. Она тут поперла штурмом на весь салон, такую свару устроила, требуя себе другое место. Ну, не любит она таких, как мы, Монах. Ну, ведь знаешь, оно и к лучшему. Стюардесса помогла нам махнуться местами, мы с тобой теперь братья навеки».
У нас было полно времени для разговоров. Я делился с ним своими впечатлениями о поиске смысла жизни, а он, не таясь, рассказывал истории из собственной. Я сказал, что совсем недавно смотрел его великолепное выступление во Флориде. Там у него было шоу вместе с Дженис Джоплин.
Его худощавое тело заходило ходуном от смеха. « Никогда еще не было столь дичайшей сумасбродки по обе стороны реки Мисисипи». Он стал говорить, что Дженис бестолковая, сумбурная, шумная и вечно под кайфом, но что она очень добрая девчонка. « Она мне как сестренка,» - признался он. И он всегда переживал за нее. « Малютка Дженис просто прожигает свою жизнь. Она, так сказать, поджигает свечку с двух концов. Не знаю, сколько она так протянет». Он пристально взглянул на меня своими посерьезневшими розоватыми глазами. « Знаешь, Монах, ведь деньги и слава могут погубить человека. Давай чуток помолимся за нее».
Двигатель взревел, самолет внезапно резко поднялся, оставив под собой взлетную дорожку и взмыл в небо. Казалось, будто наши сердца тоже парили в воздухе, покуда мы вели разговоры о великих легендах блюза от Чикаго до дельты Мисисипи. В этой теме Джони просто не было равных. « Дружище, мы можем толковать с тобой по душам целую вечность. Я бы даже ни капли не возражал, если эта развалюха с крыльями вообще никогда бы не приземлялась». Тут он заметил прикрепленную к моему ремню гармонику и закричал: « Так ты играешь на гармошке? Давай замутим, старик». В один миг у него в руках появилась его собственная гармоника. « Выбирай песню».
«Знаешь такую «Мавэ ин ло блюз» малыша Джуниора Паркера?» - спросил я.
« Точняк, старик. То, что надо». Он выставил вверху указательный палец.
И вот к моему величайшему изумлению в небе, на высоте 30 тысяч футов знаменитый Джонни Уинтер начал исполнять песню на пару со мной. Люди более старшего возраста осуждающе уставились на нас. Но те пассажиры, что помоложе, заулыбались весело и радостно. Молоденькая бортпроводница тоже задержалась в проходе салона послушать бесплатный концерт. Но мы с Джонни, захваченные блюзом, ничего не замечали вокруг.
Самолет приземлился в Нью Йорке в аэропорту имени Джона Кэнеди. И мы с Джонни просшествовали в терминал. У входа его поджидала великолепная модель датчанка, зеваки были в восторге. Фрэнк и Гэри, потрясенные тем, что видят меня вместе с Джонни Уинтером, не могли прийти в себя от свалившейся на меня удачи. Гэри теребил волнистую бородку и сиял от радости. « Эй, монах,» - подшучивал он надо мной, кивая на девушку Джонни, - « лучше бы она тебя встречала вместо нас, а?»
« Вечером,» - отвечал я, пожимая им руки, - « приступаем к нашим поискам духовного. Думаю, парни, с вами я буду меньше отвлекаться».
Мы прибыли в Европу и провели первую ночь в Люксембурге в палаточном городке. Набившись в одноместную палатку втроем, мы залегли в свои спальные мешки в предвкушении того, что нам будет уготовано на следующий день. Наконец кукареканье петухов возвестило о наступлении расвета. Выскочив из палатки на свежий утренний воздух, мы с Гэри разминались и потягивались, наслаждаясь благосклонной к нам фортуной, и вдыхая аромат вечно зеленный и цветущих деревьев.
Неожиданно раздался вопль. « О нет, нет, черт побери!» Фрэнк высунулся из палатки бледный со страдальческой гримассой на лице. « Меня обокрали. Все мои деньги, черт». Мы с Гэри протиснулись в палатку, перерыв все вещи. Фрэнк уже оставил это занятие. « Я искал, бесполезно».
Гэри приобнял Фрэнка за плечи и шепнул: « Ничего, братишка, мы с тобой».
« Все, что у нас есть, это ведь и твое тоже». - утешал я его. – « Да что нам деньги, когда мы все вместе?»
Фрэнк повесил голову, уныло кивая, и заявил, что с теми деньгами, которые у нас остались мы не сможем продолжать наше путешествие. Он собирается домой и немедленно. « Вы едете, парни?»
У меня оставалось меньше 20 долларов. Смолкнув, мы встретились с Гэри взглядом, и я молча сообщил ему о своем решении остаться. Он ответил согласием. И мы грустно распрощались с Фрэнком, который провел в Европе всего одну ночь. Лишь только Фрэнк закинул рюкзак за плечи и размеренно зашагал прочь, возвращаясь домой, где все спокойно и безопасно, мы с Гэри стали размышлять, какие еще чудеса ожидают нас впереди.
Чуть позже в этот же день я набрел на ручей, возле которого сел посидеть. Под ветром пританцовывали высокие деревья. Играючи текли воды ручья. Ничего не изменилось с уходом Фрэнка, но почему-то я почувствовал себя свободно.
Достаточно скоро нас с Гэри пригласили к себе позавтракать какие-то хиппи из Голандии. Поделившись с нами мюсли, Космос и Чюч позвали нас с собой прокатится по Нидерландам. И вскоре мы уже колесили по предместьям Бельгии и Голандии в их автофургончике Фолцваген. Глазея в растворенные окошки машины на безбрежные поля, устланные разноцветными коврами из сотен тысяч тюльпанов: красных, желтых, розовых и лиловых, - цветущих под солнечными лучами великолепно безупречных рядах грядок. А с касетного проигрывателя рокотали и гудели Данаван, Битлз и Роллинг Стоунз.
После остановке в Эпкауде, идиллическом местечке, где жил один из наших новых друзей, мы приехали в Амстердам. Там нас проводили в заброшенный склад, в котором десяток другой хиппи небрежно расстелились прямо на полу, спокойно покуривая марихуану. Тусклые лампочки едва светили. Тут и там шустро сновали крысы. Лохматые оркестранты играли на импровизированной сцене, сооруженной из подгнивших листов фанеры, расстеленных на упаковочных ящиках из-под молока.
Появился Чуч. Улыбка блуждает по лицу, в руке трубка с гашишем. Ляпнул что-то вроде: « Еще свидимся парни». Махнул нам на прощание ручкой и растворился в табачном дыме.
После этого наступили дни, когда мы с Гэри научились выжывать практически совсем без денег. Рано утром можно было всего за несколько центов купить буханку горячего только что из пекарни хлеба. Мы садились под деревом, разрезали буханку пополам и смаковали каждый кусочек всего нашего пайка на целый день. Эта поделенная пополам буханка хлеба в сухомятку была в те времена нашим ежедневным рационом, где бы мы не путешествовали. По особым случаям мы позволяли себе еще и ломоть сыра. Ночевали мы обычно либо в гостях, либо у своих знакомых, либо под деревьями или в заброшенных зданиях и общественных ночлежках. Деньги, ту малость, что у нас имелась, старались растянуть как можно на более долгое время.
Европейская контркультура сконцентрировалась в Амстердаме. Площадь Дам Сквер являлась ее общественным центром. Сотни страждущих искателей стягивались в такие места тусовок, как Фантазио, Парадизио и Мелкэк, чтобы подзависнуть там и послушать музыку. Еще одним популярным местечком считался « Космос», интеллектуальный духовный ночной клуб. Как раз там я однажды вечером повстречал высокого американца в белых одеждах, с наполовину выбритой головой и с хвостиком. «Хочешь отведать духовной пищи?» - деловито осведомился он. Я кротко кивнул. «Сложи руки ковшиком». Когда я подставил ладони, как он просил, он загрузил прямо в них огромный половник салата из разных фруктов с жидким йогуртом. Смесь потекла по рукам, просачиваясь сквозь пальцы. А я стоял в совершеннейшей растерянности.
« И что теперь?» - спросил я.
« Ешь!» - засмеялся он, уходя. Мог ли я тогда предположить, что провидение вновь сведет нас вместе за тысячи миль отсюда и в такой ситуации, которую даже себе и вообразить нельзя.
Мы с Гэри обзаводились друзьями со всего света. Но как бы мне все это не нравилось, я чувстовал смятение и тревогу. Меня что-то звало, но это было что-то такое, чего я не мог никак уразуметь. Я заметил, что начал искать уединение, проводя время в музеях в созерцании картин религиозного содержания или в Уондол парке за медитацией и изучением духовных книг. Но больше всего мне нравилось сидеть в излюбленном мною местечке над самым каналом. Если большой город может захлестнуть и накрыть тебя неистовой жаждой власти, богатства и разнообразных удовольствий, если мода и преходящие увлечения сменяют друг друга подобно временам года, то прохладные воды ручья спокойно протекали через все это и казались были самой безмятежностью. Я мог бы часами сидеть там, наблюдая за водой и размышляя, куда несет меня течение моей жизни.
Мы продолжали свою экспедицию, затратив лишь малую толику денег, сэкономленных на оплату за переправу на лодке, мы на попутках добрались до голандского крюка и сели на огромный паром, пересекавший английский канал, чтобы попасть в Великобританию. Седые облака сочились туманной жижей, послушное движению волн судно медленно то поднималось, то опускалось.
Глядя, как мы устремляемся вперед, вспарывая беспорядочную толчею волн, я все думал: «Куда же держу курс я?» В свои 19 мне бы следовало готовиться к карьере, но у меня не было ни малейшей склонности к этому. Вот куда я сейчас направляюсь? Почему бы мне не сосредоточиться серьезно еще на чем-нибудь, помимо тех идей, которыми была забита моя голова. Если у меня имелись довольно смутные представлении о духовности, то о своем собственном будущем у меня не было даже ни малейшего намека на какую-либо определенность. Я обратил внимание на целый ряд спасательных жилетов, закрепленных на борту парома, и мысленно стал молиться, чтобы и мне был сброшен такой спасательный жилет, который избавляет от моря сомнений. « Если у человека нет идеала, ради которого он готов умереть,» - припомнил я, - « у него нет ничего значимого, ради чего стоит жить». В поисках такого идеала я покинул родину, но словно листок, влекомый ветром, не имел понятия, куда меня несет.
Неожиданно из туманного облака возник изумительный вид – белые скалы Дувра. Скоро паром причалил к берегу, и мы просочились через узкую воронку британского имиграционного контроля. Чиновники с подозрением уставились на нас. Гэрри был высокого роста, около 6 футов, худощавый, и из-за его распущенных каштановых волос, бородки и выразительного лица ему часто говорили, что он похож на Иисуса Христа. На нем были синие джинсы, зеленая футболка и парусиновые туфли. Плюс ко всему старый поношенный рюкзак армии США и спальный мешок прикрепленный ремнем за плечами.
Что же касается меня, то, несмотря на длинные волосы, на моем детском лице не росло ни усов, ни бороды. На мне были серые джинсы, серая водолазка и черный жилет. Для тех, кто знал меня, этот простой черный жилет стал моим фирменным знаком. Я не снимал его целыми днями напролет в течение целого года. Выцветшая коричневая спортивная сумка и спальный мешок были закинуты у меня за плечо. На ногах мокасины.
Стоя рядом на всеобщем обозрении мы представляли собой открытую мишень для неодобрительных взглядов и нелестных комментариев представителей власти. Лишь только мы подошли к конторке и смирно доставили свои американские пасспорта, нас тут же затащили в какую-то комнату. Спустя несколько минут туда вошли двое таможенников и полисмен бобби, под чьим пристальным взглядом мы опустили глаза. На командире был серый костюм с коричневым галстуком. Он скомандовал обыскать нас на предмет наличия наркотиков. Вывалив содержимое моей сумки на стол, сотрудник таможни ничего не обнаружил, кроме зеленой футболки, пары трусов, зубной щетки, расчески, куска мыла, Библии и маленькой брошюрки с фестиваля на Рендалз Айлэнде.
Начальство скривилось: « Это все, что у тебя есть?»
Я скромно ответил: « Да, сэр, это все. Разве что еще вот это», - и я выложил гармонику.
Гэри тоже обыскали, затем последовал финансовый вопрос: « Сколько денег везете с собой?» Когда мы продемонстрировали скудные запасы, их раздражение переросло в гнев. Лицо командира налилось краской. « Нам такие скоты в стране не нужны», - заорал он, - « сейчас отрежем вам волосы ко всем чертям и отправим в тюрьму». Повернувшись к боббе он приказал: « Берите ножницы и обстрегите их наголо». Затем они отобрали у нас одежду и тщательно обследовали каждый дюйм на наших пожитках. После этого они приступили к дознанию, долго допекая нас своим вопросами. В конечном итоге со словами: « Вы вляпались в большие неприятности», - они в ярости вылетели вон из комнаты.
В страхе и тревоге мы с Гэрри не могли вымолвить и слова. Мы провели в изоляции час, с волнением ожидая своей участи. В конце концов, двое Бобби стремительно распахнули двери, сгребли нас в охапку и быстро поволокли по коридору. Добравшись до таможенного пункта, они пропихнули нас через пост, где с напутствием: « Одно единственное движение и вы в тюрьме», - проштамповали наши пасспорта и мы оказались на свободе.
До сих пор потрясенные всем произошедшим, мы пришли в себя только уже на обочине дороги, где стали ловить попутки, выставив большой палец кверху, и любоваться благословенной красотой английских окрестностей. Вскоре мы запрыгнули в притормозившую машину. Молоденькая девчонка со своим бойфрэндом улыбались, пока их скоттерьер радостно скакал у наших ног.
« Куда путь держите?» - спросила девушка.
« Сами не знаем». – ответил Гэрри.
Парень, потягивая пиво из бутылки, сказал: « Мы едем на рок фестиваль, который будет на Айл оф уайт. Там собирается славная компашка. Давайте с нами, парни».
Мы с Гэрри улыбаясь ответили согласием, и отправились с ними под лай терьера, пытавшегося облизать нас прямо в лицо. На пароме мы переправились на остров и вскоре влились в роящиеся толпы почитателей контр культуры. Грандиозный слет был устроен посреди зеленых холмов и долин. У ограждений стояли озлобленные полицейские со служебными собаками и сражались с вновь пребывающими безбилетниками, а на сценах в это время уже играли музыкальные группы. Запланированные на 3 суток сенсационные исполнения шли полным ходом. Дымок от марихуны наполнял воздух, а со всех сторон народ откидывался от кислоты. Мужчины и женщины скользили вместе по грязи на склонах холма, и было видно все больше полуобнаженных тел, извивавшихся в такт музыки.
Как-то ночью, когда с неба шел проливной дождь, мы вместе с Гэрри как раз оказались неподалеку от сцены, куда вышел выступать Джимми Хэндрикс. На нем был оранжевый вельветовый костюм, но несмотря на это он выглядел каким-то подавленным. Не стало великолепного гитариста и шоумена, которого я видел раньше. Сегодняшней ночью Джимми исполнял очень серьезную музыку.
Он играл свою собственную переделанную и вызывающую версию « Ве стар спэнглд бэннер». Это был один из кумиров нашего поколения, пророк контркультуры и посланец свободы самовыражения, без каких либо запретов и табу, протест против истеблишмента. На мой взгляд это был призыв следовать велению собственного сердца, не считаясь с популистскими мнениями.
Музыка звучала оглушающе и казалось потрясала холмы, раздувала волны на море и разгоняла облака. Но откуда-то изнутри до меня доносился безмолвный зов. Что-то такое, чему я еще не знал имени, и этот призыв звучал все громче.
После концерта нас с Гэри подобрал автофургончик, под завязку набитый шумными хулиганистыми попутчиками, направляющимися в сторону Лондона. Отыскав себе местечко, где можно было приткнуться, я порылся в сумке и извлек из нее тот самый буклет, который вручил мне необычный монах на фестивале в Рэнделс Айленде. Сзади на обложке книги, была размещена фотография человека, сидящего под деревом. Большие миндалевидные глаза его казались сияли в экстатическом трансе. Хотя он был очень старым, весь он светился какой-то младенческой чистотой. На нем была водолазка под самое горло, а его улыбка лучилась умиротворенностью. Я не знал, кто это был или даже откуда, но я был поражен. Если хоть кто-нибудь в этом мироздании испытывал духовное блаженство, то это был именно он.
Чуть позже мы остановились в маленькой квартирке в пригороде Лондона вместе с братьями, которых повстречали на Айл оф уайт. Один из них читал газету. Лицо его побледнело. Он вскинул на нас глаза и громко охнул. « Что такое?» - спросили мы его.
« Ужасные новости, ребята. Джэмми Хэндрикс умер».
« Не может быть, что случилось?» - спросил я.
Наш хозяин отложил газету в сторону движением словно при замедленной съемке. «Лондонская газета сообщает, что прошедшей ночью он захлебнулся собственными рвотными массами, приняв перед сном слишком много снотворного».
Гэрру уронил голову на руки. У меня было такое ощущение, словно ветер свалил меня с ног.
«Чему это может научить меня?» - спрашивал я самого себя. « Хэндрикса было все, о чем можно было мечтать в этом мире. И это было дано ему в таком молодом возрасте. Богатство, известность, удивительный талант, но он не чувствовал от этого никакого удовлетворения. Кумир всего нашего поколения, он стал жертвой своих собственных излишеств и неумеренности». Для многих тысяч людей провозглашалось, что секс, наркотики и рок-н-рол это прогрессивный образ жизни. Для них свобода являлась высшей ценностью, но были ли они действительно свободны. Я задумался обо всех этих замечательных людях, с которыми повстречался. Все они были частью контр культуры, но я вспомнил также и о тех, кто был казалось попросту дик, необуздан и неблагодарен. С признательностью я думал о своих отце с матерью, которые обучали меня и моих братьев самому важному и ценному: благодарностью. Так хотелось ли мне в действительности быть частью всего этого? Понятно, что я не вписывался в поколение своих родителей, а к чему же я тогда относился? С чем совпадал? Пожалуйста, Боже, вразуми меня. С такими мыслями я молился о Джимми.
Я уже был близок к тому, чтобы разочароваться в этом движении, социальные и семейные нормы которого я отказывался принять. Одно время я мечтал, что контр культура создаст просвященный мир, свободный от предрассудков, но теперь у меня складывалось впечатление, что в этом движение победа, вопреки всему, остается за более деструктивными элементами, что выражалось в таких постулатах, как протест ради самого протеста или ради своего собственного удовольствия. С нелепой трагической смертью Джимми Хэндрикса умерли и эти мои мочти. Но как человек, находясь на грани смерти, сражается до последнего за свой шанс выжить, так и я, как никогда раньше все еще был готов окунуться в излишества, проповедуемые моим поколением.
В Лондоне мы с Гэрри облазили всю площать Пикаддили Серкус, побывав среди наркоманов- кислотников, курильщиков марихуаны и искателей счастья. Все они носили броские цветистые одежды. Хиппи ритмично отстукивали рэп. Наркодиллеры и проститутки навязчиво предлагали свой товар, полицейские бобби внимательно приглядывались, скинхеды огрызались, а туристы фотографировали все эти эксцентричные сценки.
На магистрали Ламберт Роуд напротив реки со стороны британского парламента мы повстречали католического священника, который оказывал поддержку молодым путешественникам. Каждый вечер в 9 часов он раскрывал двери каменного цокольного этажа своей церквушки, предоставляя молодым людям бесплатный ночлег на полу. В 9 утра полагалось покинуть помещение. Кроме холодного и жесткого пола там больше ничего не было. И все же это было место, куда можно было завалиться на ночлег без приглашения, да и путники возили с собой собственные спальные мешки. Каждый вечер, отыскивая себе местечко на полу, я маневрировал в комнате, забитыми немытыми телами со спертым густым воздухом, пропитанный запахом гашиша. Когда выключали лампочки, наступала совершенная темнота. Вскоре становились слышны звуки сношающихся парочек, стонущих и катающихся вокруг. Иной раз в темных закоулках помещения я видел, как народ зажигал маленькие свечки, перетягивал руки ремнями и колол в руку героин.
Под воздействием такой атмосферы я и сам курил гашиш и марихуану гораздо больше, чем раньше, и на первый взгляд внешне начал больше соответствовать толпе. Но окружающий меня народ во всю общался между собой, я же искал убежище только в самом себе. Часто я задавал вопросом: « Почему я так сильно заморачиваюсь и не потакаю себе во всех своих желаниях?» Частенько, дождавшись прихода Гэри, искавшего себе местечко для спанья, я уходил на берег Темзы и сидел там иной раз по несколько часов. Массивное полотнище текущей воды оказывало на мой разум какое-то гипнтическое воздействие, и я начинал размышлять о своей жизни. Глядя наверх, на неумолимые стрелки Биг Бэна, я думал: « Неужто я попусту трачу свое время?»
Но был еще один момент: я чувствовал крайнюю необходимость доказать самому себе раз и навсегда, что смогу преодолеть собственную стеснительность и просто наслаждаться жизнью на полную катушку. Начать с того, что у меня в мои 19 лет никогда не было подружки. При моей застенчивости я всегда чувствовал себя гораздо комфортнее, слушая музыку у себя в комнате, либо тусуясь со своими друзьями, нежели чем на свиданиях. Мне часто предлагали встречаться, но я уклонялся, боясь потерять свободу, или, что еще хуже, разбить сердце хорошей девушки. Но сейчас разные парни вокруг меня хвастались своими сексуальными победами над женщинами. Я страдал от того, что не такой, как все. Я начал встречаться с несколькими девушками, пытаясь создать соответствующую обстановку и напропалую любезничать с ними. Но все мои усилия были впустую.
Какая-то внутренняя сила во мне противилась всему этому. Я был преисполнен решимости сразиться с этой силой, преодолеть ее и выйти из схватки победителем, чтобы из первых рук испытать все те неограниченные удовольствия, которое восхваляло общество. Может тот, с кем я боролся в своем сердце, был сам Господь? « Да», - думал я про себя горделиво, - « и я выиграю это сражение». Но поздно ночью, вновь придя к реке, и пристально вглдяваясь в ее течение, я чувствовал себя пристыженным. Я побеждал, но у меня было такое ощущение, что побежденным был я.
Как-то вечером, закрыв глаза, я сидел в безмолвной медитации среди целого моря голубей на Трафальгарской площади. Окруженный кричащей детворой, трещавшими туристами и вечерним гудящим транспортным потоком, я ощутил изнутри, что моя связь со вселенной была гораздо сильнее, чем со всем миром вокруг меня. Глубоко вздохнув, я заулыбался. Казалось, что моя концепция собственной телесности улетучилась, словно пар, и я почувствовал, как ум мой погружается в океан спокойствия. Аналогично мои попытки получить чувственные удовольствия или перебороть свои врожденные интроспективные самокопания выглядели просто бесмысленными. Открыв глаза, я отчетливо представил себе, как центральная часть делового Лондона преображается в прекрасный огромный дом, где нашлось место и мраморным львам, и лорду Нельсону на его колоне, и всем этим голубям, туристам, бизнесменам, покупателям и попрошайкам. Я перебрался на другую сторону улицы и, получив чашку перлового супа и ломтик хлеба от церковного благотворительного общества, с удовольствием поел вместе с бездомными бродягами. А затем, с искренными благоговением переступил порог церкви Святого Мартина в полях, где уселся на деревянную церковную скамью и погрузился в чтение Святой Библии. Особенно запал мне в сердце один необычайный отрывок. Господь Иисус наставлял своих учеников: «Выйди и отделись от других». Я стал размышлять об этом.
Почему я должен расстрачивать свою жизнь на то, чтобы соответствовать общественной моде своих современников, и почему бы не попытаться жить по своим собственным правилам, и надеясь когда-нибудь однажды по правилам Бога.
Перебравшись на пароме через английский канал мы с Гэри сошли на берег в Кале, во Франции. Выдался солнечный денек. В аккуратно сформированных кронах деревьев перекликались птицы. Густые ухоженные злаки на сочных угодьях колыхались под нежным ветерком. Мы наслаждались своей свободой. Теперь мы могли отправились куда душе угодно.
« Эй, монах, куда дальше двинем? Исполню любое твое желание». Зеленые глаза Гэри сияли от жажды приключений, пока мы стояли на обочине проселочной дороги в западной части Франции. « Весь мир к твоим услугам по мановению руки». Он извлек из заднего кармана джинсов в лохмотья истрепанную карту западной Европы и стал указывать на разные места: «Марокко, Испания, Париж, Рим, Швейцария, Германия, - куда?»
« А ты сам куда бы хотел отправиться, Гэри?»
« Всюду. Но в какой последовательности? Вот в чем вопрос». На секунду задумавшись, я припомнил реки, о которых так часто размышлял и простер руки к небесам. « Мы должны вверить свои судьбы воле Божьей».
Гэри засмеялся, сбросил с плеч рюкзак и уселся на него. Изобразив мой жест, он спросил: « Что это означает?»
« А чтобы ты хотел, чтобы это значило?»
Гэри насмешливо сложил ладони для молитвы. « Ты проводишь свои дни в изучении святых писаний и медитации, а я в это время отрываюсь. И снова воздев руки к небу, он добавил: « Тебе и решать, как мы должны вверить свои судьбы воле Божьей».
Выдернув из земли какой-то желтый полевой цветок, я заявил: « Вот как цветок».
«Ты хочешь, чтобы мы сидели здесь как этот цветок всю свою жизнь?»
«Смотри, Гэрри, этот цветок из маленького семечка, опущенного в землю, вырос в то, что он есть. Прекрасный цветок, купающийся в солнечных лучах. Каким образом? Просто вверив свою судьбу воле Божьей».
« Ладно, ты победил, братишка. Но как перевести язык твоей причудливой поэзии на язык автостопщиков?»
Я понюхал цветок и меня осенило. «Всякий раз, когда около нас тормозит машина, то что мы слышим, какие первые слова? Давай ты ка-будто водитель, а я буду изображать нас».
Гэри пожал плечами. « Привет, куда путь держите?»
« А вы куда едете?»
« В Касабланку,» - сказал он, делая вид, что крутит баранку руля.
Я захлопал в ладоши. « Замечательно, это как раз то, что нам надо». Передав ему цветок, я спросил: « Что ты думаешь на этот счет, Гэри? Каждый раз, когда мы стоим на обочине дороги, наша судьба – это тайна, которую раскрывает следующая попутка».
Радостно подскочив, Гэри шлепнул меня по спине и воскликнул: « Вот оно. Куда бы ни ехала наша попутка, это как раз то, куда нам и надо», - и он запустил цветок по ветру.
Спустя несколько дней, оставив позади деревушки и городки, мы очутились на самой окраине Парижа. Чем ближе мы подходили к городу, тем сильнее нас охватывало предчувствие нового. Лувр, Эйфелева башня, величественные памятники, дворцы и кафе – все это было всего в нескольких милях от нас. Но у судьбы имелись собственные планы на счет нас. Первая же попутка, подобравшая нас, доставила меня и Гэрри в Женеву, в Швейцарию, и вскоре мы уже сидели и медитировали на берегу тихого озера серпообразной формы.
Помимо нас в студенческом общежитии ночевало еще человек 25. Один из наших сотоварищей по комнате, Джим, совсем недавно с почетом демобилизовался из армии США. Джим увлекался книгами по восточной мистике и мы часами болтали с ним на эту тему. Он был сухощавый и крепкий, и истомившись в армейском затворничестве в течение нескольких лет был в полной решимости и жаждал приключений.
Как-то раз просто из любопытства Джим спросил: « Слышь, монах, а как это тебя не призвали в армию, когда началась вьетнамская война?»
Я рассказал ему, что в призывной комиссии случайно допустили ошибку, вписав в документы неправильную дату моего рождения. Позже, когда началась эта лотерея с набором в армию, и вся страна сидела в ожидании как на иголках, они просто выдергивали на жеребьевке одного за другим по датам рождения. Первыми подлежали призыву самые ранние наборы. Настоящая дата моего рождения значилась в начале призывного списка, но по ошибке оказалась почти в самом его конце. Ну а потом призывать на военную службу тех, кто родился позже уже не было никакой надобности.
Джим, взглянув на небо, поскреб подбородок, тряхнув головой и с минуту раздумывал, а затем высказал такую мысль: « Может, это была вовсе не ошибка призывной комиссии, может, это у Бога совсем другие планы на тебя».
Джим пригласил нас с Гэри проехать вместе с ним через Италию по пути в Марокко, куда он собирался, и мы согласились. Возле Генуи, города Христофора Колумба, мы упаковали в его Фольцваген Жук все деньги, накопленные им во время службы в армии, а также электронику, которую он думал выгодно продать в штатах. Путь к Средиземному морю пролегал среди возвышающихся уступами терасных холмов. Блики предзакатного солнечного света плясали на темно синей воде, и мы остановились, чтобы поплавать. Когда же мы вернулись назад к Жуку, то к ужасу Джима увидели, что все из машины пропало.
Мы спустились в полицейский участок, чтобы составить акт, но дело обернулось гораздо хуже. К нашему величайшему потрясению полицейские крича и тыча пальцами в лицо запихнули нас в тюремную камеру. Едва за ними со стуком захлопнулась тяжелая металическая дверь, мою спину пробрало холодом.
Начальник полиции озвучил нам свое предложение. « У вас есть выбор», - рявкнул он, - « остаетесь в тюрьме или выметаетесь вон из нашего города и никогда больше сюда не возвращаетесь». Конечно же мы выбрали последнее. В ночной темени нас сопровождал наряд полицейских на машине с мигающими красными огнями до самых границ города. Это был наш первый день в Италии.
Мы ехали без остановок до самого утра, пока не добрались до телеграфной станции. Джим связался со своими товарищами из Германии, которые переслали ему телеграфом деньги на бензин, чтобы доехать до военной базы.
И вновь мы с Гэри оказались сами по себе. Мы стояли на обочине, гадая, что же будет дальше. « Эй, монах, что за невезуха у нас? Сначала Фрэнк, теперь Джим. Кто бы ни попытался помочь нам, сам все теряет».
« Даже и не знаю, Гэри. Может, и есть какое то объяснение всему этому».
Гэрри обернулся на дорогу, по которой мы только что пришли. « Ты и впрямь считаешь, что на все- про все имеется объяснение?»
« Да, я так думаю. Должно быть за всем этим кроется некий замечательный замысел».
Гэри кивнул. « Я тоже так считаю».
И с этими словами мы вскинули вверх большие пальцы, ловя попутку, и желая посмотреть, что же еще подготовила нам судьба.
Она резко вздернула голову, недовольно скривившись, и я словно прочитал ее мысли: «Нашел бы ты себе другое место». Я бы и сам с удовольствием последовал ее совету, однако народу в салоне самолета было полно, и пассажиры, столпившиеся за моей спиной, выказывали нетерпение. Я осторожно протиснулся мимо нее к своему месту. Неодобрительным взглядом из под своего пышного начеса, она окинула мои длинные волосы. Я не стал обращать на это внимание и предпочел уставиться в окошко.
Спустя несколько минут я украдкой взглянул краешком глаза, и тут же столкнулся опять с ее немилостивым взглядом. Объявили о задержке вылета. Похоже, полет предстоял долгим.
Прошло какое-то время, и я снова скосил глаза в сторону соседки, но на этот раз вместо дамы с пышной прической, я обнаружил рядом с собой преинтереснейшую личность в черных джинсах, черных башмаках и в черной футболке без рукавов. Серебрянные браслеты охватывали его красивые худощавые руки. Длинные прямые волосы были белыми как снег, и такой же белоснежной была его кожа. Глаза у него были розоватыми как у альбиносов, а его озорная улыбка тут же отозвалась во мне радостью. Хотя этот человек выглядел столь необычно, в нем было что-то очень знакомое. Где-то я его видел его раньше. Ну, конечно, это был он, легендарная звезда рок-н-рола, один из моих любимцев Джони Винтер.
« Что тут происходит, братишка? Я Джонни».
« А меня зовут Монах».
Он по братски пожал мне руку.
« Как ты очутился на этом месте?»- спросил я. – « Минуту назад здесь был кто-то другой».
Джони весело хмыкнул и ответил в своей фирменной техаской манере, медленно растягивая слова: « Старик, это ты о той даме, что так сильно дергалась, сидя рядом с тобой. Она тут поперла штурмом на весь салон, такую свару устроила, требуя себе другое место. Ну, не любит она таких, как мы, Монах. Ну, ведь знаешь, оно и к лучшему. Стюардесса помогла нам махнуться местами, мы с тобой теперь братья навеки».
У нас было полно времени для разговоров. Я делился с ним своими впечатлениями о поиске смысла жизни, а он, не таясь, рассказывал истории из собственной. Я сказал, что совсем недавно смотрел его великолепное выступление во Флориде. Там у него было шоу вместе с Дженис Джоплин.
Его худощавое тело заходило ходуном от смеха. « Никогда еще не было столь дичайшей сумасбродки по обе стороны реки Мисисипи». Он стал говорить, что Дженис бестолковая, сумбурная, шумная и вечно под кайфом, но что она очень добрая девчонка. « Она мне как сестренка,» - признался он. И он всегда переживал за нее. « Малютка Дженис просто прожигает свою жизнь. Она, так сказать, поджигает свечку с двух концов. Не знаю, сколько она так протянет». Он пристально взглянул на меня своими посерьезневшими розоватыми глазами. « Знаешь, Монах, ведь деньги и слава могут погубить человека. Давай чуток помолимся за нее».
Двигатель взревел, самолет внезапно резко поднялся, оставив под собой взлетную дорожку и взмыл в небо. Казалось, будто наши сердца тоже парили в воздухе, покуда мы вели разговоры о великих легендах блюза от Чикаго до дельты Мисисипи. В этой теме Джони просто не было равных. « Дружище, мы можем толковать с тобой по душам целую вечность. Я бы даже ни капли не возражал, если эта развалюха с крыльями вообще никогда бы не приземлялась». Тут он заметил прикрепленную к моему ремню гармонику и закричал: « Так ты играешь на гармошке? Давай замутим, старик». В один миг у него в руках появилась его собственная гармоника. « Выбирай песню».
«Знаешь такую «Мавэ ин ло блюз» малыша Джуниора Паркера?» - спросил я.
« Точняк, старик. То, что надо». Он выставил вверху указательный палец.
И вот к моему величайшему изумлению в небе, на высоте 30 тысяч футов знаменитый Джонни Уинтер начал исполнять песню на пару со мной. Люди более старшего возраста осуждающе уставились на нас. Но те пассажиры, что помоложе, заулыбались весело и радостно. Молоденькая бортпроводница тоже задержалась в проходе салона послушать бесплатный концерт. Но мы с Джонни, захваченные блюзом, ничего не замечали вокруг.
Самолет приземлился в Нью Йорке в аэропорту имени Джона Кэнеди. И мы с Джонни просшествовали в терминал. У входа его поджидала великолепная модель датчанка, зеваки были в восторге. Фрэнк и Гэри, потрясенные тем, что видят меня вместе с Джонни Уинтером, не могли прийти в себя от свалившейся на меня удачи. Гэри теребил волнистую бородку и сиял от радости. « Эй, монах,» - подшучивал он надо мной, кивая на девушку Джонни, - « лучше бы она тебя встречала вместо нас, а?»
« Вечером,» - отвечал я, пожимая им руки, - « приступаем к нашим поискам духовного. Думаю, парни, с вами я буду меньше отвлекаться».
Мы прибыли в Европу и провели первую ночь в Люксембурге в палаточном городке. Набившись в одноместную палатку втроем, мы залегли в свои спальные мешки в предвкушении того, что нам будет уготовано на следующий день. Наконец кукареканье петухов возвестило о наступлении расвета. Выскочив из палатки на свежий утренний воздух, мы с Гэри разминались и потягивались, наслаждаясь благосклонной к нам фортуной, и вдыхая аромат вечно зеленный и цветущих деревьев.
Неожиданно раздался вопль. « О нет, нет, черт побери!» Фрэнк высунулся из палатки бледный со страдальческой гримассой на лице. « Меня обокрали. Все мои деньги, черт». Мы с Гэри протиснулись в палатку, перерыв все вещи. Фрэнк уже оставил это занятие. « Я искал, бесполезно».
Гэри приобнял Фрэнка за плечи и шепнул: « Ничего, братишка, мы с тобой».
« Все, что у нас есть, это ведь и твое тоже». - утешал я его. – « Да что нам деньги, когда мы все вместе?»
Фрэнк повесил голову, уныло кивая, и заявил, что с теми деньгами, которые у нас остались мы не сможем продолжать наше путешествие. Он собирается домой и немедленно. « Вы едете, парни?»
У меня оставалось меньше 20 долларов. Смолкнув, мы встретились с Гэри взглядом, и я молча сообщил ему о своем решении остаться. Он ответил согласием. И мы грустно распрощались с Фрэнком, который провел в Европе всего одну ночь. Лишь только Фрэнк закинул рюкзак за плечи и размеренно зашагал прочь, возвращаясь домой, где все спокойно и безопасно, мы с Гэри стали размышлять, какие еще чудеса ожидают нас впереди.
Чуть позже в этот же день я набрел на ручей, возле которого сел посидеть. Под ветром пританцовывали высокие деревья. Играючи текли воды ручья. Ничего не изменилось с уходом Фрэнка, но почему-то я почувствовал себя свободно.
Достаточно скоро нас с Гэри пригласили к себе позавтракать какие-то хиппи из Голандии. Поделившись с нами мюсли, Космос и Чюч позвали нас с собой прокатится по Нидерландам. И вскоре мы уже колесили по предместьям Бельгии и Голандии в их автофургончике Фолцваген. Глазея в растворенные окошки машины на безбрежные поля, устланные разноцветными коврами из сотен тысяч тюльпанов: красных, желтых, розовых и лиловых, - цветущих под солнечными лучами великолепно безупречных рядах грядок. А с касетного проигрывателя рокотали и гудели Данаван, Битлз и Роллинг Стоунз.
После остановке в Эпкауде, идиллическом местечке, где жил один из наших новых друзей, мы приехали в Амстердам. Там нас проводили в заброшенный склад, в котором десяток другой хиппи небрежно расстелились прямо на полу, спокойно покуривая марихуану. Тусклые лампочки едва светили. Тут и там шустро сновали крысы. Лохматые оркестранты играли на импровизированной сцене, сооруженной из подгнивших листов фанеры, расстеленных на упаковочных ящиках из-под молока.
Появился Чуч. Улыбка блуждает по лицу, в руке трубка с гашишем. Ляпнул что-то вроде: « Еще свидимся парни». Махнул нам на прощание ручкой и растворился в табачном дыме.
После этого наступили дни, когда мы с Гэри научились выжывать практически совсем без денег. Рано утром можно было всего за несколько центов купить буханку горячего только что из пекарни хлеба. Мы садились под деревом, разрезали буханку пополам и смаковали каждый кусочек всего нашего пайка на целый день. Эта поделенная пополам буханка хлеба в сухомятку была в те времена нашим ежедневным рационом, где бы мы не путешествовали. По особым случаям мы позволяли себе еще и ломоть сыра. Ночевали мы обычно либо в гостях, либо у своих знакомых, либо под деревьями или в заброшенных зданиях и общественных ночлежках. Деньги, ту малость, что у нас имелась, старались растянуть как можно на более долгое время.
Европейская контркультура сконцентрировалась в Амстердаме. Площадь Дам Сквер являлась ее общественным центром. Сотни страждущих искателей стягивались в такие места тусовок, как Фантазио, Парадизио и Мелкэк, чтобы подзависнуть там и послушать музыку. Еще одним популярным местечком считался « Космос», интеллектуальный духовный ночной клуб. Как раз там я однажды вечером повстречал высокого американца в белых одеждах, с наполовину выбритой головой и с хвостиком. «Хочешь отведать духовной пищи?» - деловито осведомился он. Я кротко кивнул. «Сложи руки ковшиком». Когда я подставил ладони, как он просил, он загрузил прямо в них огромный половник салата из разных фруктов с жидким йогуртом. Смесь потекла по рукам, просачиваясь сквозь пальцы. А я стоял в совершеннейшей растерянности.
« И что теперь?» - спросил я.
« Ешь!» - засмеялся он, уходя. Мог ли я тогда предположить, что провидение вновь сведет нас вместе за тысячи миль отсюда и в такой ситуации, которую даже себе и вообразить нельзя.
Мы с Гэри обзаводились друзьями со всего света. Но как бы мне все это не нравилось, я чувстовал смятение и тревогу. Меня что-то звало, но это было что-то такое, чего я не мог никак уразуметь. Я заметил, что начал искать уединение, проводя время в музеях в созерцании картин религиозного содержания или в Уондол парке за медитацией и изучением духовных книг. Но больше всего мне нравилось сидеть в излюбленном мною местечке над самым каналом. Если большой город может захлестнуть и накрыть тебя неистовой жаждой власти, богатства и разнообразных удовольствий, если мода и преходящие увлечения сменяют друг друга подобно временам года, то прохладные воды ручья спокойно протекали через все это и казались были самой безмятежностью. Я мог бы часами сидеть там, наблюдая за водой и размышляя, куда несет меня течение моей жизни.
Мы продолжали свою экспедицию, затратив лишь малую толику денег, сэкономленных на оплату за переправу на лодке, мы на попутках добрались до голандского крюка и сели на огромный паром, пересекавший английский канал, чтобы попасть в Великобританию. Седые облака сочились туманной жижей, послушное движению волн судно медленно то поднималось, то опускалось.
Глядя, как мы устремляемся вперед, вспарывая беспорядочную толчею волн, я все думал: «Куда же держу курс я?» В свои 19 мне бы следовало готовиться к карьере, но у меня не было ни малейшей склонности к этому. Вот куда я сейчас направляюсь? Почему бы мне не сосредоточиться серьезно еще на чем-нибудь, помимо тех идей, которыми была забита моя голова. Если у меня имелись довольно смутные представлении о духовности, то о своем собственном будущем у меня не было даже ни малейшего намека на какую-либо определенность. Я обратил внимание на целый ряд спасательных жилетов, закрепленных на борту парома, и мысленно стал молиться, чтобы и мне был сброшен такой спасательный жилет, который избавляет от моря сомнений. « Если у человека нет идеала, ради которого он готов умереть,» - припомнил я, - « у него нет ничего значимого, ради чего стоит жить». В поисках такого идеала я покинул родину, но словно листок, влекомый ветром, не имел понятия, куда меня несет.
Неожиданно из туманного облака возник изумительный вид – белые скалы Дувра. Скоро паром причалил к берегу, и мы просочились через узкую воронку британского имиграционного контроля. Чиновники с подозрением уставились на нас. Гэрри был высокого роста, около 6 футов, худощавый, и из-за его распущенных каштановых волос, бородки и выразительного лица ему часто говорили, что он похож на Иисуса Христа. На нем были синие джинсы, зеленая футболка и парусиновые туфли. Плюс ко всему старый поношенный рюкзак армии США и спальный мешок прикрепленный ремнем за плечами.
Что же касается меня, то, несмотря на длинные волосы, на моем детском лице не росло ни усов, ни бороды. На мне были серые джинсы, серая водолазка и черный жилет. Для тех, кто знал меня, этот простой черный жилет стал моим фирменным знаком. Я не снимал его целыми днями напролет в течение целого года. Выцветшая коричневая спортивная сумка и спальный мешок были закинуты у меня за плечо. На ногах мокасины.
Стоя рядом на всеобщем обозрении мы представляли собой открытую мишень для неодобрительных взглядов и нелестных комментариев представителей власти. Лишь только мы подошли к конторке и смирно доставили свои американские пасспорта, нас тут же затащили в какую-то комнату. Спустя несколько минут туда вошли двое таможенников и полисмен бобби, под чьим пристальным взглядом мы опустили глаза. На командире был серый костюм с коричневым галстуком. Он скомандовал обыскать нас на предмет наличия наркотиков. Вывалив содержимое моей сумки на стол, сотрудник таможни ничего не обнаружил, кроме зеленой футболки, пары трусов, зубной щетки, расчески, куска мыла, Библии и маленькой брошюрки с фестиваля на Рендалз Айлэнде.
Начальство скривилось: « Это все, что у тебя есть?»
Я скромно ответил: « Да, сэр, это все. Разве что еще вот это», - и я выложил гармонику.
Гэри тоже обыскали, затем последовал финансовый вопрос: « Сколько денег везете с собой?» Когда мы продемонстрировали скудные запасы, их раздражение переросло в гнев. Лицо командира налилось краской. « Нам такие скоты в стране не нужны», - заорал он, - « сейчас отрежем вам волосы ко всем чертям и отправим в тюрьму». Повернувшись к боббе он приказал: « Берите ножницы и обстрегите их наголо». Затем они отобрали у нас одежду и тщательно обследовали каждый дюйм на наших пожитках. После этого они приступили к дознанию, долго допекая нас своим вопросами. В конечном итоге со словами: « Вы вляпались в большие неприятности», - они в ярости вылетели вон из комнаты.
В страхе и тревоге мы с Гэрри не могли вымолвить и слова. Мы провели в изоляции час, с волнением ожидая своей участи. В конце концов, двое Бобби стремительно распахнули двери, сгребли нас в охапку и быстро поволокли по коридору. Добравшись до таможенного пункта, они пропихнули нас через пост, где с напутствием: « Одно единственное движение и вы в тюрьме», - проштамповали наши пасспорта и мы оказались на свободе.
До сих пор потрясенные всем произошедшим, мы пришли в себя только уже на обочине дороги, где стали ловить попутки, выставив большой палец кверху, и любоваться благословенной красотой английских окрестностей. Вскоре мы запрыгнули в притормозившую машину. Молоденькая девчонка со своим бойфрэндом улыбались, пока их скоттерьер радостно скакал у наших ног.
« Куда путь держите?» - спросила девушка.
« Сами не знаем». – ответил Гэрри.
Парень, потягивая пиво из бутылки, сказал: « Мы едем на рок фестиваль, который будет на Айл оф уайт. Там собирается славная компашка. Давайте с нами, парни».
Мы с Гэрри улыбаясь ответили согласием, и отправились с ними под лай терьера, пытавшегося облизать нас прямо в лицо. На пароме мы переправились на остров и вскоре влились в роящиеся толпы почитателей контр культуры. Грандиозный слет был устроен посреди зеленых холмов и долин. У ограждений стояли озлобленные полицейские со служебными собаками и сражались с вновь пребывающими безбилетниками, а на сценах в это время уже играли музыкальные группы. Запланированные на 3 суток сенсационные исполнения шли полным ходом. Дымок от марихуны наполнял воздух, а со всех сторон народ откидывался от кислоты. Мужчины и женщины скользили вместе по грязи на склонах холма, и было видно все больше полуобнаженных тел, извивавшихся в такт музыки.
Как-то ночью, когда с неба шел проливной дождь, мы вместе с Гэрри как раз оказались неподалеку от сцены, куда вышел выступать Джимми Хэндрикс. На нем был оранжевый вельветовый костюм, но несмотря на это он выглядел каким-то подавленным. Не стало великолепного гитариста и шоумена, которого я видел раньше. Сегодняшней ночью Джимми исполнял очень серьезную музыку.
Он играл свою собственную переделанную и вызывающую версию « Ве стар спэнглд бэннер». Это был один из кумиров нашего поколения, пророк контркультуры и посланец свободы самовыражения, без каких либо запретов и табу, протест против истеблишмента. На мой взгляд это был призыв следовать велению собственного сердца, не считаясь с популистскими мнениями.
Музыка звучала оглушающе и казалось потрясала холмы, раздувала волны на море и разгоняла облака. Но откуда-то изнутри до меня доносился безмолвный зов. Что-то такое, чему я еще не знал имени, и этот призыв звучал все громче.
После концерта нас с Гэри подобрал автофургончик, под завязку набитый шумными хулиганистыми попутчиками, направляющимися в сторону Лондона. Отыскав себе местечко, где можно было приткнуться, я порылся в сумке и извлек из нее тот самый буклет, который вручил мне необычный монах на фестивале в Рэнделс Айленде. Сзади на обложке книги, была размещена фотография человека, сидящего под деревом. Большие миндалевидные глаза его казались сияли в экстатическом трансе. Хотя он был очень старым, весь он светился какой-то младенческой чистотой. На нем была водолазка под самое горло, а его улыбка лучилась умиротворенностью. Я не знал, кто это был или даже откуда, но я был поражен. Если хоть кто-нибудь в этом мироздании испытывал духовное блаженство, то это был именно он.
Чуть позже мы остановились в маленькой квартирке в пригороде Лондона вместе с братьями, которых повстречали на Айл оф уайт. Один из них читал газету. Лицо его побледнело. Он вскинул на нас глаза и громко охнул. « Что такое?» - спросили мы его.
« Ужасные новости, ребята. Джэмми Хэндрикс умер».
« Не может быть, что случилось?» - спросил я.
Наш хозяин отложил газету в сторону движением словно при замедленной съемке. «Лондонская газета сообщает, что прошедшей ночью он захлебнулся собственными рвотными массами, приняв перед сном слишком много снотворного».
Гэрру уронил голову на руки. У меня было такое ощущение, словно ветер свалил меня с ног.
«Чему это может научить меня?» - спрашивал я самого себя. « Хэндрикса было все, о чем можно было мечтать в этом мире. И это было дано ему в таком молодом возрасте. Богатство, известность, удивительный талант, но он не чувствовал от этого никакого удовлетворения. Кумир всего нашего поколения, он стал жертвой своих собственных излишеств и неумеренности». Для многих тысяч людей провозглашалось, что секс, наркотики и рок-н-рол это прогрессивный образ жизни. Для них свобода являлась высшей ценностью, но были ли они действительно свободны. Я задумался обо всех этих замечательных людях, с которыми повстречался. Все они были частью контр культуры, но я вспомнил также и о тех, кто был казалось попросту дик, необуздан и неблагодарен. С признательностью я думал о своих отце с матерью, которые обучали меня и моих братьев самому важному и ценному: благодарностью. Так хотелось ли мне в действительности быть частью всего этого? Понятно, что я не вписывался в поколение своих родителей, а к чему же я тогда относился? С чем совпадал? Пожалуйста, Боже, вразуми меня. С такими мыслями я молился о Джимми.
Я уже был близок к тому, чтобы разочароваться в этом движении, социальные и семейные нормы которого я отказывался принять. Одно время я мечтал, что контр культура создаст просвященный мир, свободный от предрассудков, но теперь у меня складывалось впечатление, что в этом движение победа, вопреки всему, остается за более деструктивными элементами, что выражалось в таких постулатах, как протест ради самого протеста или ради своего собственного удовольствия. С нелепой трагической смертью Джимми Хэндрикса умерли и эти мои мочти. Но как человек, находясь на грани смерти, сражается до последнего за свой шанс выжить, так и я, как никогда раньше все еще был готов окунуться в излишества, проповедуемые моим поколением.
В Лондоне мы с Гэрри облазили всю площать Пикаддили Серкус, побывав среди наркоманов- кислотников, курильщиков марихуаны и искателей счастья. Все они носили броские цветистые одежды. Хиппи ритмично отстукивали рэп. Наркодиллеры и проститутки навязчиво предлагали свой товар, полицейские бобби внимательно приглядывались, скинхеды огрызались, а туристы фотографировали все эти эксцентричные сценки.
На магистрали Ламберт Роуд напротив реки со стороны британского парламента мы повстречали католического священника, который оказывал поддержку молодым путешественникам. Каждый вечер в 9 часов он раскрывал двери каменного цокольного этажа своей церквушки, предоставляя молодым людям бесплатный ночлег на полу. В 9 утра полагалось покинуть помещение. Кроме холодного и жесткого пола там больше ничего не было. И все же это было место, куда можно было завалиться на ночлег без приглашения, да и путники возили с собой собственные спальные мешки. Каждый вечер, отыскивая себе местечко на полу, я маневрировал в комнате, забитыми немытыми телами со спертым густым воздухом, пропитанный запахом гашиша. Когда выключали лампочки, наступала совершенная темнота. Вскоре становились слышны звуки сношающихся парочек, стонущих и катающихся вокруг. Иной раз в темных закоулках помещения я видел, как народ зажигал маленькие свечки, перетягивал руки ремнями и колол в руку героин.
Под воздействием такой атмосферы я и сам курил гашиш и марихуану гораздо больше, чем раньше, и на первый взгляд внешне начал больше соответствовать толпе. Но окружающий меня народ во всю общался между собой, я же искал убежище только в самом себе. Часто я задавал вопросом: « Почему я так сильно заморачиваюсь и не потакаю себе во всех своих желаниях?» Частенько, дождавшись прихода Гэри, искавшего себе местечко для спанья, я уходил на берег Темзы и сидел там иной раз по несколько часов. Массивное полотнище текущей воды оказывало на мой разум какое-то гипнтическое воздействие, и я начинал размышлять о своей жизни. Глядя наверх, на неумолимые стрелки Биг Бэна, я думал: « Неужто я попусту трачу свое время?»
Но был еще один момент: я чувствовал крайнюю необходимость доказать самому себе раз и навсегда, что смогу преодолеть собственную стеснительность и просто наслаждаться жизнью на полную катушку. Начать с того, что у меня в мои 19 лет никогда не было подружки. При моей застенчивости я всегда чувствовал себя гораздо комфортнее, слушая музыку у себя в комнате, либо тусуясь со своими друзьями, нежели чем на свиданиях. Мне часто предлагали встречаться, но я уклонялся, боясь потерять свободу, или, что еще хуже, разбить сердце хорошей девушки. Но сейчас разные парни вокруг меня хвастались своими сексуальными победами над женщинами. Я страдал от того, что не такой, как все. Я начал встречаться с несколькими девушками, пытаясь создать соответствующую обстановку и напропалую любезничать с ними. Но все мои усилия были впустую.
Какая-то внутренняя сила во мне противилась всему этому. Я был преисполнен решимости сразиться с этой силой, преодолеть ее и выйти из схватки победителем, чтобы из первых рук испытать все те неограниченные удовольствия, которое восхваляло общество. Может тот, с кем я боролся в своем сердце, был сам Господь? « Да», - думал я про себя горделиво, - « и я выиграю это сражение». Но поздно ночью, вновь придя к реке, и пристально вглдяваясь в ее течение, я чувствовал себя пристыженным. Я побеждал, но у меня было такое ощущение, что побежденным был я.
Как-то вечером, закрыв глаза, я сидел в безмолвной медитации среди целого моря голубей на Трафальгарской площади. Окруженный кричащей детворой, трещавшими туристами и вечерним гудящим транспортным потоком, я ощутил изнутри, что моя связь со вселенной была гораздо сильнее, чем со всем миром вокруг меня. Глубоко вздохнув, я заулыбался. Казалось, что моя концепция собственной телесности улетучилась, словно пар, и я почувствовал, как ум мой погружается в океан спокойствия. Аналогично мои попытки получить чувственные удовольствия или перебороть свои врожденные интроспективные самокопания выглядели просто бесмысленными. Открыв глаза, я отчетливо представил себе, как центральная часть делового Лондона преображается в прекрасный огромный дом, где нашлось место и мраморным львам, и лорду Нельсону на его колоне, и всем этим голубям, туристам, бизнесменам, покупателям и попрошайкам. Я перебрался на другую сторону улицы и, получив чашку перлового супа и ломтик хлеба от церковного благотворительного общества, с удовольствием поел вместе с бездомными бродягами. А затем, с искренными благоговением переступил порог церкви Святого Мартина в полях, где уселся на деревянную церковную скамью и погрузился в чтение Святой Библии. Особенно запал мне в сердце один необычайный отрывок. Господь Иисус наставлял своих учеников: «Выйди и отделись от других». Я стал размышлять об этом.
Почему я должен расстрачивать свою жизнь на то, чтобы соответствовать общественной моде своих современников, и почему бы не попытаться жить по своим собственным правилам, и надеясь когда-нибудь однажды по правилам Бога.
Перебравшись на пароме через английский канал мы с Гэри сошли на берег в Кале, во Франции. Выдался солнечный денек. В аккуратно сформированных кронах деревьев перекликались птицы. Густые ухоженные злаки на сочных угодьях колыхались под нежным ветерком. Мы наслаждались своей свободой. Теперь мы могли отправились куда душе угодно.
« Эй, монах, куда дальше двинем? Исполню любое твое желание». Зеленые глаза Гэри сияли от жажды приключений, пока мы стояли на обочине проселочной дороги в западной части Франции. « Весь мир к твоим услугам по мановению руки». Он извлек из заднего кармана джинсов в лохмотья истрепанную карту западной Европы и стал указывать на разные места: «Марокко, Испания, Париж, Рим, Швейцария, Германия, - куда?»
« А ты сам куда бы хотел отправиться, Гэри?»
« Всюду. Но в какой последовательности? Вот в чем вопрос». На секунду задумавшись, я припомнил реки, о которых так часто размышлял и простер руки к небесам. « Мы должны вверить свои судьбы воле Божьей».
Гэри засмеялся, сбросил с плеч рюкзак и уселся на него. Изобразив мой жест, он спросил: « Что это означает?»
« А чтобы ты хотел, чтобы это значило?»
Гэри насмешливо сложил ладони для молитвы. « Ты проводишь свои дни в изучении святых писаний и медитации, а я в это время отрываюсь. И снова воздев руки к небу, он добавил: « Тебе и решать, как мы должны вверить свои судьбы воле Божьей».
Выдернув из земли какой-то желтый полевой цветок, я заявил: « Вот как цветок».
«Ты хочешь, чтобы мы сидели здесь как этот цветок всю свою жизнь?»
«Смотри, Гэрри, этот цветок из маленького семечка, опущенного в землю, вырос в то, что он есть. Прекрасный цветок, купающийся в солнечных лучах. Каким образом? Просто вверив свою судьбу воле Божьей».
« Ладно, ты победил, братишка. Но как перевести язык твоей причудливой поэзии на язык автостопщиков?»
Я понюхал цветок и меня осенило. «Всякий раз, когда около нас тормозит машина, то что мы слышим, какие первые слова? Давай ты ка-будто водитель, а я буду изображать нас».
Гэри пожал плечами. « Привет, куда путь держите?»
« А вы куда едете?»
« В Касабланку,» - сказал он, делая вид, что крутит баранку руля.
Я захлопал в ладоши. « Замечательно, это как раз то, что нам надо». Передав ему цветок, я спросил: « Что ты думаешь на этот счет, Гэри? Каждый раз, когда мы стоим на обочине дороги, наша судьба – это тайна, которую раскрывает следующая попутка».
Радостно подскочив, Гэри шлепнул меня по спине и воскликнул: « Вот оно. Куда бы ни ехала наша попутка, это как раз то, куда нам и надо», - и он запустил цветок по ветру.
Спустя несколько дней, оставив позади деревушки и городки, мы очутились на самой окраине Парижа. Чем ближе мы подходили к городу, тем сильнее нас охватывало предчувствие нового. Лувр, Эйфелева башня, величественные памятники, дворцы и кафе – все это было всего в нескольких милях от нас. Но у судьбы имелись собственные планы на счет нас. Первая же попутка, подобравшая нас, доставила меня и Гэрри в Женеву, в Швейцарию, и вскоре мы уже сидели и медитировали на берегу тихого озера серпообразной формы.
Помимо нас в студенческом общежитии ночевало еще человек 25. Один из наших сотоварищей по комнате, Джим, совсем недавно с почетом демобилизовался из армии США. Джим увлекался книгами по восточной мистике и мы часами болтали с ним на эту тему. Он был сухощавый и крепкий, и истомившись в армейском затворничестве в течение нескольких лет был в полной решимости и жаждал приключений.
Как-то раз просто из любопытства Джим спросил: « Слышь, монах, а как это тебя не призвали в армию, когда началась вьетнамская война?»
Я рассказал ему, что в призывной комиссии случайно допустили ошибку, вписав в документы неправильную дату моего рождения. Позже, когда началась эта лотерея с набором в армию, и вся страна сидела в ожидании как на иголках, они просто выдергивали на жеребьевке одного за другим по датам рождения. Первыми подлежали призыву самые ранние наборы. Настоящая дата моего рождения значилась в начале призывного списка, но по ошибке оказалась почти в самом его конце. Ну а потом призывать на военную службу тех, кто родился позже уже не было никакой надобности.
Джим, взглянув на небо, поскреб подбородок, тряхнув головой и с минуту раздумывал, а затем высказал такую мысль: « Может, это была вовсе не ошибка призывной комиссии, может, это у Бога совсем другие планы на тебя».
Джим пригласил нас с Гэри проехать вместе с ним через Италию по пути в Марокко, куда он собирался, и мы согласились. Возле Генуи, города Христофора Колумба, мы упаковали в его Фольцваген Жук все деньги, накопленные им во время службы в армии, а также электронику, которую он думал выгодно продать в штатах. Путь к Средиземному морю пролегал среди возвышающихся уступами терасных холмов. Блики предзакатного солнечного света плясали на темно синей воде, и мы остановились, чтобы поплавать. Когда же мы вернулись назад к Жуку, то к ужасу Джима увидели, что все из машины пропало.
Мы спустились в полицейский участок, чтобы составить акт, но дело обернулось гораздо хуже. К нашему величайшему потрясению полицейские крича и тыча пальцами в лицо запихнули нас в тюремную камеру. Едва за ними со стуком захлопнулась тяжелая металическая дверь, мою спину пробрало холодом.
Начальник полиции озвучил нам свое предложение. « У вас есть выбор», - рявкнул он, - « остаетесь в тюрьме или выметаетесь вон из нашего города и никогда больше сюда не возвращаетесь». Конечно же мы выбрали последнее. В ночной темени нас сопровождал наряд полицейских на машине с мигающими красными огнями до самых границ города. Это был наш первый день в Италии.
Мы ехали без остановок до самого утра, пока не добрались до телеграфной станции. Джим связался со своими товарищами из Германии, которые переслали ему телеграфом деньги на бензин, чтобы доехать до военной базы.
И вновь мы с Гэри оказались сами по себе. Мы стояли на обочине, гадая, что же будет дальше. « Эй, монах, что за невезуха у нас? Сначала Фрэнк, теперь Джим. Кто бы ни попытался помочь нам, сам все теряет».
« Даже и не знаю, Гэри. Может, и есть какое то объяснение всему этому».
Гэрри обернулся на дорогу, по которой мы только что пришли. « Ты и впрямь считаешь, что на все- про все имеется объяснение?»
« Да, я так думаю. Должно быть за всем этим кроется некий замечательный замысел».
Гэри кивнул. « Я тоже так считаю».
И с этими словами мы вскинули вверх большие пальцы, ловя попутку, и желая посмотреть, что же еще подготовила нам судьба.
Комментариев нет:
Отправить комментарий