Автобиография индийского свами.
Пролог
Когда я вылез из ледяной гималайской воды реки Багмати, я уставился на две кучки пепла, одна из которых поднималась из углубления крематория, а другая – из огня жертвоприношения. Я был в одной набедренной повязке, а холодный ветер пронизывал до костей. Сильное cтремление охватило меня. Что делаю я здесь – трясущийся от холода, один, ужасно голодный, и вдали от своего дома? Неужели все мои поиски были напрасны? Я вглядывался в звезды мерцающие сквозь ветви старого баньянового дерева. Птицы в ночи пели грустную песню. Вдоль берега реки ярко горели священные огни, куда священники, со спутанными словно веревки волосами, ниспадающих до самых колен, бросали едкие травы. Из тлеющих остатков они зачерпывали пригоршнями пепел и наносили его на свое тело. Закончив свой ритуал, они направлялись к священному храму, куда я очень хотел попасть.
Это была весна 1971 года в Пашупатинатхе, Непале, куда в эту ночь стекались потоки пилигримов. В свои 20 лет, я чувствовал, что полпланеты отделяет меня от дома в пригородном Чикаго, и потому я сильно стремился к утешению этого святого места, места, где я искал руководства. Часом ранее, я подошел к древнему храму, на его высоких воротах были высечены мифические львы, змеи, боги и богини. Когда я взошел по каменным ступеням, чувствуя сильное волнение от ожидания чего-то, стражник ткнул дубинкой мне в грудь. Я присел на колени, чувствуя, что мне тяжело дышать. Окруженный с двух сторон полицейскими, стражник преградил мне путь и закричал: « Ты иностранец. Убирайся отсюда». Старший из них, одетый в красный тюрбан и военную форму, надвигался на меня, его глаза горели, и он, чувствуя свою власть, подошел к надписи, которая гласила: «Иностранцам вход воспрещен».
« Марш отсюда!»- прорычал он. « Если ты еще раз попытаешься проникнуть сюда, ты будешь сурово избит и брошен в тюрьму. Я и не могу сказать, что сделает с тобой озлобленная толпа». Он приказал своим подчиненным быть бдительным. А я, подавленный, бродил по берегу реки. Однако, мои сильные устремления к духовному завели меня уже так далеко, что я не мог повернуть обратно.
И сейчас, наблюдая за священником, в мое голове пронеслась одна мысль. Я спустился к одному тлеющему углублению, оставшемуся после жертвенного огня и запустил обе руки в теплый пепел, разгребая остатки раскаленных углей. В трепете, я обсыпал свое худощавое тело пеплом, начиная со спутанных волос и заканчивая огрубевшими стопами. Едкая пыль жгла ноздри, сдавливала горло и иссушала все во рту. Я закутался в халат, который накинул поверх хлопчатобумажных простынок, и медленно направился к воротам, в груди я чувствовал как сильно билось сердце.
Тот же самый часовой с дубинкой в руке стоял у ворот, но он не узнал меня и пропустил. Когда я вышел на широкий двор, окруженный древними алтарями, я подумал, что если меня обнаружат здесь, то убьют. Несколько тысяч человек выстроились в шумную линию, ожидая, когда подойдет их очередь увидеть алтарь. За раз мог войти только один человек. Заняв место в этом длинном ряду, я шаг за шагом двигался вперед. Неожиданно мимо меня прошел главный полицейский, который остановил меня у ворот. Я затаил дыхание и повернул голову в сторону, в крови почувстовал прилив адреналина. Он остановился прямо передо мной, пристально вглядываясь в мое покрытое пеплом лицо, затем он прорычал какой-то вопрос на местном языке. Я не понял ни слова. Если я произнесу здесь хоть одно английское слово, все будет кончено. Не получив никакого ответа, он снова уставился на меня и выпустил серию вопросов, его голос на этот раз звучал гораздо громче. В моем уме закрутились мысли о бесполезно проведенных годах в переполненной непалской тюрьме или еще и того похуже. Не проявляя никаких эмоций, я стоял неподвижно, понимая, что он хорошо обучен в выявлении подозрительных лиц. Неужели он опознал меня? Я мог только догадываться.
Вдруг у меня возникла одна мысль. Закрыв рот одной ладонью, я стал водить другой ладонью из стороны в сторону. Те, кто дали обет молчания, мауна бабаджи, часто показывают, что они соблюдают этот обет, таким образом.
Полицейский схватил мою руку и оттащил в сторону. Куда он поведет меня? Я что, арестован? Он закричал. Сразу же прибежали полицейские, который стояли у ворот. Они потащили меня вдоль линии пилигримов, пока не дотащили до места, где их было больше всего. Подняв свои дубинки, мои поработители проревели, словно раскаты грома. Это будет публичное наказание? Станет ли толпа рвать меня на части, оскверняя это священное место? Они кричали все громче и громче, пока толпа не расступилась. Я ждал, испытывая страх и ужас. Они протащили меня сквозь шумную толпу, пока вдруг я не оказался прямо напротив алтаря, из разноцветной пирамиды с завитками сандаловых благовоний валил дым. Впереди стоял массивный каменный бык. На алтаре стояло каменное изваяние Господа Шивы, украшенное вышытыми шелками и сияющее золотом и драгоценными камнями. Начальник поднял палку и сжал мою руку. Неужели он будет меня бить прямо перед священным образом?
В окружении своих помощников, которые держали дубинки над своими головами, он отдал команду священнику, который стремительно убежал в алтарь. Я ждал и меня колотила дрожь. Из внутреннего святилища показался старший священник, облаченный в одежды из красного шелка. Его лоб был помечен изумительной красной точкой, а на шее висело золотое ожерелье и нить высохших семян рудракши. Своим глубоким, гипнотизирующим голосом он повторял мантру: « Ом намах шивайа».
Мой поработитель, который изрядно вспотел, несмотря на холодный ветер, что-то продолжал кричать священнику, что-то, что я снова не мог понять. Главный священник слушал внимательно. Он кивнул головой, закрыв глаза и выдержав паузу. Прошли моменты, в толпе пилигримов слышались шумные протесты и возмущения. Затем, выпрямившись, главный священник сделал глубокий вздох и стал цитировать какие-то магические формулы из древних санскритских текстов. Он был ошеломлен шелковым тюрбаном на моей голове. Затем он накинул на мои плечи шаль и повесил на шею гирлядну из цветов жасмина и ночной королевы, нанес на лоб сандаловую пасту и предложил мне ароматную шафрановую воду для питья. Ошеломленный всем происходящим, я вдруг понял, что полиция сдерживает большую толпу для того, чтобы даровать мне исключительную возможность поклониться Господу. Склонив голову в смирении, старший полицейский со сложенными руками попросил моих благословений и удалился.
Не признал он меня в этой маскировке или же он хорошо понимал, кем я был, и просто выразил почтение моей решимости? Я никогда не узнаю об этом. Какова бы ни была причина, я чувствовал глубокое смирение. Я пренебрег человеческим законом и заслуживал того, чтобы меня побили, но Господь милостив. Стоя перед алтарем в таком виде, когда мое тело было покрыто пеплом, в этом сером простом халате, со спутаными волосами, которые неуклюже покрывали шелка и цветы, Я закрыл заплывающие слезами глаза, сложил ладони и стал возносить молитву о том, чтобы мне показали истинный путь в моем длительном путешествии.
Я вернулся на берег реки и сел на холодную землю. Была безлунная ночь. Звезды мерцали в темном небе, легкий ветерок наполнял лес запахом цветущего жасмина, и только воркование филина доносилось из тишины. Глядя во след уходящему течению, я размышлял о том, куда же река судьбы занесет меня в следующий раз. Как же найти пристанище на земле, столь чуждой моему воспитанию, но столь близкой моей душе?
Пролог
Когда я вылез из ледяной гималайской воды реки Багмати, я уставился на две кучки пепла, одна из которых поднималась из углубления крематория, а другая – из огня жертвоприношения. Я был в одной набедренной повязке, а холодный ветер пронизывал до костей. Сильное cтремление охватило меня. Что делаю я здесь – трясущийся от холода, один, ужасно голодный, и вдали от своего дома? Неужели все мои поиски были напрасны? Я вглядывался в звезды мерцающие сквозь ветви старого баньянового дерева. Птицы в ночи пели грустную песню. Вдоль берега реки ярко горели священные огни, куда священники, со спутанными словно веревки волосами, ниспадающих до самых колен, бросали едкие травы. Из тлеющих остатков они зачерпывали пригоршнями пепел и наносили его на свое тело. Закончив свой ритуал, они направлялись к священному храму, куда я очень хотел попасть.
Это была весна 1971 года в Пашупатинатхе, Непале, куда в эту ночь стекались потоки пилигримов. В свои 20 лет, я чувствовал, что полпланеты отделяет меня от дома в пригородном Чикаго, и потому я сильно стремился к утешению этого святого места, места, где я искал руководства. Часом ранее, я подошел к древнему храму, на его высоких воротах были высечены мифические львы, змеи, боги и богини. Когда я взошел по каменным ступеням, чувствуя сильное волнение от ожидания чего-то, стражник ткнул дубинкой мне в грудь. Я присел на колени, чувствуя, что мне тяжело дышать. Окруженный с двух сторон полицейскими, стражник преградил мне путь и закричал: « Ты иностранец. Убирайся отсюда». Старший из них, одетый в красный тюрбан и военную форму, надвигался на меня, его глаза горели, и он, чувствуя свою власть, подошел к надписи, которая гласила: «Иностранцам вход воспрещен».
« Марш отсюда!»- прорычал он. « Если ты еще раз попытаешься проникнуть сюда, ты будешь сурово избит и брошен в тюрьму. Я и не могу сказать, что сделает с тобой озлобленная толпа». Он приказал своим подчиненным быть бдительным. А я, подавленный, бродил по берегу реки. Однако, мои сильные устремления к духовному завели меня уже так далеко, что я не мог повернуть обратно.
И сейчас, наблюдая за священником, в мое голове пронеслась одна мысль. Я спустился к одному тлеющему углублению, оставшемуся после жертвенного огня и запустил обе руки в теплый пепел, разгребая остатки раскаленных углей. В трепете, я обсыпал свое худощавое тело пеплом, начиная со спутанных волос и заканчивая огрубевшими стопами. Едкая пыль жгла ноздри, сдавливала горло и иссушала все во рту. Я закутался в халат, который накинул поверх хлопчатобумажных простынок, и медленно направился к воротам, в груди я чувствовал как сильно билось сердце.
Тот же самый часовой с дубинкой в руке стоял у ворот, но он не узнал меня и пропустил. Когда я вышел на широкий двор, окруженный древними алтарями, я подумал, что если меня обнаружат здесь, то убьют. Несколько тысяч человек выстроились в шумную линию, ожидая, когда подойдет их очередь увидеть алтарь. За раз мог войти только один человек. Заняв место в этом длинном ряду, я шаг за шагом двигался вперед. Неожиданно мимо меня прошел главный полицейский, который остановил меня у ворот. Я затаил дыхание и повернул голову в сторону, в крови почувстовал прилив адреналина. Он остановился прямо передо мной, пристально вглядываясь в мое покрытое пеплом лицо, затем он прорычал какой-то вопрос на местном языке. Я не понял ни слова. Если я произнесу здесь хоть одно английское слово, все будет кончено. Не получив никакого ответа, он снова уставился на меня и выпустил серию вопросов, его голос на этот раз звучал гораздо громче. В моем уме закрутились мысли о бесполезно проведенных годах в переполненной непалской тюрьме или еще и того похуже. Не проявляя никаких эмоций, я стоял неподвижно, понимая, что он хорошо обучен в выявлении подозрительных лиц. Неужели он опознал меня? Я мог только догадываться.
Вдруг у меня возникла одна мысль. Закрыв рот одной ладонью, я стал водить другой ладонью из стороны в сторону. Те, кто дали обет молчания, мауна бабаджи, часто показывают, что они соблюдают этот обет, таким образом.
Полицейский схватил мою руку и оттащил в сторону. Куда он поведет меня? Я что, арестован? Он закричал. Сразу же прибежали полицейские, который стояли у ворот. Они потащили меня вдоль линии пилигримов, пока не дотащили до места, где их было больше всего. Подняв свои дубинки, мои поработители проревели, словно раскаты грома. Это будет публичное наказание? Станет ли толпа рвать меня на части, оскверняя это священное место? Они кричали все громче и громче, пока толпа не расступилась. Я ждал, испытывая страх и ужас. Они протащили меня сквозь шумную толпу, пока вдруг я не оказался прямо напротив алтаря, из разноцветной пирамиды с завитками сандаловых благовоний валил дым. Впереди стоял массивный каменный бык. На алтаре стояло каменное изваяние Господа Шивы, украшенное вышытыми шелками и сияющее золотом и драгоценными камнями. Начальник поднял палку и сжал мою руку. Неужели он будет меня бить прямо перед священным образом?
В окружении своих помощников, которые держали дубинки над своими головами, он отдал команду священнику, который стремительно убежал в алтарь. Я ждал и меня колотила дрожь. Из внутреннего святилища показался старший священник, облаченный в одежды из красного шелка. Его лоб был помечен изумительной красной точкой, а на шее висело золотое ожерелье и нить высохших семян рудракши. Своим глубоким, гипнотизирующим голосом он повторял мантру: « Ом намах шивайа».
Мой поработитель, который изрядно вспотел, несмотря на холодный ветер, что-то продолжал кричать священнику, что-то, что я снова не мог понять. Главный священник слушал внимательно. Он кивнул головой, закрыв глаза и выдержав паузу. Прошли моменты, в толпе пилигримов слышались шумные протесты и возмущения. Затем, выпрямившись, главный священник сделал глубокий вздох и стал цитировать какие-то магические формулы из древних санскритских текстов. Он был ошеломлен шелковым тюрбаном на моей голове. Затем он накинул на мои плечи шаль и повесил на шею гирлядну из цветов жасмина и ночной королевы, нанес на лоб сандаловую пасту и предложил мне ароматную шафрановую воду для питья. Ошеломленный всем происходящим, я вдруг понял, что полиция сдерживает большую толпу для того, чтобы даровать мне исключительную возможность поклониться Господу. Склонив голову в смирении, старший полицейский со сложенными руками попросил моих благословений и удалился.
Не признал он меня в этой маскировке или же он хорошо понимал, кем я был, и просто выразил почтение моей решимости? Я никогда не узнаю об этом. Какова бы ни была причина, я чувствовал глубокое смирение. Я пренебрег человеческим законом и заслуживал того, чтобы меня побили, но Господь милостив. Стоя перед алтарем в таком виде, когда мое тело было покрыто пеплом, в этом сером простом халате, со спутаными волосами, которые неуклюже покрывали шелка и цветы, Я закрыл заплывающие слезами глаза, сложил ладони и стал возносить молитву о том, чтобы мне показали истинный путь в моем длительном путешествии.
Я вернулся на берег реки и сел на холодную землю. Была безлунная ночь. Звезды мерцали в темном небе, легкий ветерок наполнял лес запахом цветущего жасмина, и только воркование филина доносилось из тишины. Глядя во след уходящему течению, я размышлял о том, куда же река судьбы занесет меня в следующий раз. Как же найти пристанище на земле, столь чуждой моему воспитанию, но столь близкой моей душе?
Комментариев нет:
Отправить комментарий