Трудовой лагерь
Гуна благости является источником истинного знания,
гуна страсти разжигает алчность,
а гуна невежества порождает глупость, безумие и иллюзию.
-Бхагавад-гита, 14.17
Мы добирались до места назначения двадцать восемь дней, начиная с моего дня рождения, и это был самый отвратительный опыт, который я когда-либо получал. Иногда мы останавливались в тюрьмах на двадцать часов и затем снова отправлялись в путь уже на другом поезде. Но иногда мы останавливались в транзитных тюрьмах на три или четыре дня. Даже мгновение, проведенное в старых русских тюрьмах, построенных Императрицей Екатериной II (1762-1796), было ужасным. В истории России она известна своей жестокостью в пытках узников. В ее тюрьмах почти не было естественного освещения в камерах, а потолки были сделаны полукругом, что создавало впечатление, что они давят на тебя. Когда мы ходили там, мы всегда пригибали головы, чтобы не задеть потолок, хотя потолки были достаточно высокими. Это было ужасное чувство. Мы очень хорошо знали, что мы никогда не сможем дотронуться до потолка даже если подпрыгнем, но все же мы всегда нагибались как будто против нашей воли.
Трехъярусные кровати стояли прямо посредине комнаты, а не рядом со стеной, как в других тюрьмах. Расстояния между ярусами было таким маленьким, что когда ты ложился на кровать, места было не достаточно даже для того, чтобы повернуться на бок. Туалет был в углу. Он был полностью открытым, и находился на расстоянии трех ступней от пола, так что напоминал сцену. В других тюрьмах была стена или, по крайней мере, тряпка, закрывавшая туалет. Поскольку, по меньшей мере, тридцать пять человек находились в одном помещении, почти каждые десять минут кто-нибудь пользовался туалетом. Это было отвратительное место. Пол был сделан из бетона и толстых железных решеток дабы предотвратить подкоп.
Мы находились в одной из таких тюрем три с половиной дня, и там мне посчастливилось встретить христианина, Варена, который также был осужден за нелегальное производство религиозных книг. Он принадлежал к группе «Свидетелей Иеговы» и был замечательным человеком. Он был немного старше меня. Мы обменивались нашими знаниями и опытом. Мы вели долгие нектарные беседы и потому не чувствовали усталости. Его поездка в Сибирь, где ему предстояло провести два года, только началась. Мы оба очень отличались от других осужденных; не совершив никакого преступления, мы не имели с ними ничего общего. За эти три дня мы стали очень близкими друзьями, и было очень трудно расставаться.
В той тюрьме я впервые увидел женщин-полицейских. У них был ужасный характер. Они были гораздо более жестокими, чем мужчины. Если по какой-либо причине ты им не нравился, они могли запустить в тебя крапаудиной, оружием, которое носили с собой. Оно причиняло сильную боль и страдания.
Но была и позитивная сторона – с тех пор, как я покинул Армению, с каждым днем становилось все проще проповедовать людям, не влезая в неприятности с охранниками. Одной из причин было то, что охрана менялась очень часто, и им было трудно узнать кто я и что я делаю.
Наконец, я добрался до трудового лагеря, где должен был провести остаток срока заключения. Нас было пятнадцать человек в длинной узкой комнате, где мы ждали встречи с начальником лагеря, который должен был распределить нас по трудовым группам. Там было десять разных групп, каждая из которых занималась различными видами деятельности. Нам предстояло работать по восемь часов каждый день. Заключенный, который раздавал еду, сказал нам, что лучшее место для работы – десятая группа, так как там не делали никаких тяжелых и грязных работ. Заключенные там шили на швейных машинках. Они работали в помещении, в самом лучшем месте для холодной зимы.
Некоторое время я пробыл в камере, ожидая встречи с начальником. Начальник сидел за столом и читал мое толстое дело. Он попросил меня сесть, пока он не закончит чтение. Потом он вопросительно посмотрел на меня, снял очки и сказал: «Я никогда не видел такого дела, как это. Армяне не нормальные, или что?»
«Я тоже так думаю, сэр».
«Чем ты там занимался?»
«Печатал и распространял книги».
«Какие книги?»
«Индийскую философию и религию. Очень замечательные книги, сэр. Но им это не понравилось; они посчитали, что все, что мы делаем является антисоветской пропагандой и дали мне два года».
«Тогда зачем они отправили тебя сюда? Почему они не оставили тебя в твоей стране? Для вас, парни, камеры не нашлось?»
«Я не знаю, сэр. В КГБ дали мне несколько бумаг на подпись. Но я отказался сделать это, поэтому они отправили меня сюда».
«Почему ты не подписал их?»
«Они были направлены против наших лидеров и философии, и все в них было ложью. И это мне не понравилось».
«Ну, а здесь тебе нравится? Ты бы мог подписать их и убираться из этого ада и делать все, что угодно на свободе. Ты что, ненормальный?»
«Нет, сэр. Телевидение, радио и газеты собирались использовать эти бумаги для не очень хороших целей, поэтому я и не хотел этого делать».
«Кришна что, не простит тебя за это?»
«Кришна может быть и простит, но я не смогу простить себя».
«И никто не подписал бумаги?»
«Нет, сэр, никто. Я думаю, что они даже и не спрашивали остальных, когда поняли, что никто не согласится подписать их».
«Сколько тебе лет?»
«Только двадцать три, сэр».
«А где остальные два парня, что были с тобой?»
«Я не знаю. Они не хотели, чтобы мы были вместе. Это все, что я знаю».
Завершив просмотр бумаг, он сказал: «Здесь говорится, что у тебя недавно был день рождения. Это правда?»
«Да, сэр, я был в это время в том адском поезде».
«Ну, ты сам выбрал это. Что я могу сказать? Ты, в общем-то, хороший парень; я еще не подписал ни одной бумаги! Чем ты занимался на свободе? Кто ты по профессии?»
«Я не учился, сэр; не было времени для этого. Как только я пришел из армии, я присоединился к движению и не мог учиться. Да я даже и не хотел учиться».
«Это то, что хотел от тебя Кришна?»
«Нет, это я решил так поступить. У нас в движении много образованных людей: ученых, художников и музыкантов. Моя мать и брат портные и у них свой бизнес в нашей стране. Иногда я помогал им, чтобы заработать немного денег».
Я говорил все это как будто Кришна Сам вдохновлял меня. Я не мог поверить, что говорю все это, и не был готов к этому! На самом деле, моя мать знала толк в шитье, и мой брат был на самом деле портным. Но я почти ничему у них не научился. И у них не было никакого бизнеса. Он посмотрел на меня и начал что-то писать на моих бумагах.
«Значит, ты умеешь шить?»
«Да, сэр, конечно».
«Ну, тогда ты можешь отправляться в десятую группу. Ты слишком тощий, чтобы работать на улице в сварочной группе, я думаю».
«Спасибо большое, сэр. Я очень ценю это».
Я не мог поверить своим ушам. Я молился Кришне, чтобы Он позаботился о том, чтобы меня определили в десятую группу, и Он очень милостиво сделал это для меня. Я был так счастлив, что мой Господь позаботился о такой падшей душе, как я. Я был очень благодарен начальнику, и сказал, что обязан ему за предоставленную возможность. Я пообещал, что как только я освобожусь, я вышлю ему «Бхагавад-гиту», и он был очень рад. Он также сказал мне об охраннике армянине и о том, что я имею право попросить встречи с ним, чтобы поговорить на родном языке. Это был первый и последний раз, когда я видел этого начальника в лагере. Обычно он находился у себя в кабинете, и кто-нибудь другой занимался распределением мест.
Потом охранники отправили меня в душ. Меня обрили налысо и выдали новую черную робу. Ту одежду, которую я снял, положили в мешок с моим именем. Я был очень несчастен. Я чувствовал себя как рыба без воды. Я хотел посмотреть, как я выгляжу в новой униформе с обритой головой, но нигде не было зеркала, и мне пришлось ждать до тех пор, пока они не отвели меня в лагерь.
Другой охранник отвел меня в мою камеру и я, наконец, снова увидел небо. Я мог свободно передвигаться по территории лагеря, и хотя территория была небольшая, я был очень счастлив, потому что она была гораздо больше, чем тюремная камера. Лагерь был похож на большую деревню с 1800 заключенными с 1800 разными причинами пребывания там. Там было длинное, трехэтажное здание, прерываемое алюминиевыми дверями с автоматическими замками. После каждой секции, охранник просил другого охранника, который находился на вышке, нажать кнопку, чтобы открыть дверь. Таким образом, он отвел меня на третий этаж и сказал ответственному заключенному проводить меня следующим утром на рабочее место. Мне показали мою кровать. В длинной комнате было около семидесяти пяти человек. Вонь стояла невыносимая. Огромные, зеленые комары летели ночью с ближайшей реки. Они были такие агрессивные, что даже когда их отгоняли, они возвращались снова и снова. С самого первого дня я готовился переносить все трудности. У меня все еще оставалась серая записная книжка, которую дал мне Кхатшик, и я начал регулярно записывать в нее свои мысли. Дневник был некоторой отдушиной для меня.
После того, как я устроился, некоторые сокамерники, как обычно, начали задавать мне вопросы о моей статье и составе преступления. Вскоре почти все сидели около моей кровати, слушая мою историю. Я смиренно отвечал им. Все были удовлетворены тем, что узнали кто я, почему я оказался там.
Я пошел ванную, чтобы посмотреть в зеркало как я выгляжу в новой черной униформе с новой прической! Я умылся и вернулся в камеру.
Через некоторое время начал громко звонить колокол и все побежали вниз. Я спросил одного парня что все это значит и он объяснил: «Три раза в день мы все вынуждены это делать. Мы должны выходить на центральную площадку и выстраиваться в линию, чтобы нас пересчитали, невзирая на жуткую жару или ужасный холод. Охранники пересчитывают нас, и потом мы строем идем в столовую. Три раза в день мы хлебаем одну и ту же старую похлебку.
Я последовал за толпой, но так как было много людей, было невозможно идти быстро. Вдруг один толстяк толкнул меня, и я упал. Другой сказал мне, что это мой «экзамен». Все смеялись надо мной, а я молился в уме: «Кришна, пожалуйста, помоги! Я не хочу никому причинять вреда, но сейчас я вынужден драться с этим глупцом. Пожалуйста, Кришна, помоги мне. Помоги своему беспомощному слуге, пожалуйста!»
В течение последних восьми месяцев слушая от заключенных истории о жизни в лагерях, я уже знал некоторые правила и понимал что нужно делать в таких ситуациях. Я не с кем не хотел драться, но если ты не дашь отпор этим крутым парням, то они будут оскорблять тебя и сделают своим слугой. Ты должен будешь каждый день заваривать им чай и чистить их полку и т.д. Поэтому я развернулся и подбежал к толстяку и очень сильно толкнул его. Он отлетел к двери ванной, которая как раз находилась позади него, от удара дверь открылась и он навзничь упал на пол. Я отлично понимал, что он не ожидал этого от меня. Я подбежал к нему и, не дав ему возможности встать, начал наносить ему удары с такой силой, с какой только мог. В то же мгновение около двери собралось много заключенных, которые с интересом наблюдали за сценой. Я знал, что ему очень больно, но в то же самое время я чувствовал, что у меня не было другого выбора кроме как сделать это по меньшей мере один раз. Он начал поливать меня руганью, но я не обращал внимания и продолжал колотить его так сильно, как мог. В конце концов, другой человек, Ваня, подошел и скрутил мне руки за спину. Он сказал, что этого достаточно и попросил прекратить драку и спускаться вниз.
По пути вниз Ваня сказал мне: «Ты хорошо поработал, этот парень больше не тронет тебя. И не только он, никто больше не посмеет тронуть тебя, т.к. они поняли, что ты знаешь как защитить себя. Это очень важно для каждого, кто пришел в этот мир впервые; это был твой экзамен».
Ко мне подошел охранник, и указал на отметину на земле, сказав, что я должен запомнить это место, поскольку мне предстояло занимать его вплоть до последнего дня заключения. Затем, после переклички, меня запихнули в столовую. Я бы не назвал это ни столовой ни кафе, ни каким-либо другим цивилизованным местом, поскольку невозможно было наслаждаться пребыванием здесь или трапезой. Пища в основном была приготовлена из мяса и рыбы. Алюминиевые тарелки и кружки были такие грязные, что даже не возможно было представить, что из них можно есть или пить. В столовой стоял невообразимый шум. Представьте звук от 1 800 алюминиевых ложек, кружек, тарелок, стучащих друг о друга одновременно.
Как только мы вошли, каждый занял свое место. я только осторожно смотрел что происходит. Случилось так, что один заключенный попросил сесть меня в конце стола, где прямо напротив меня стояла большая кастрюля с вонючей едой. Пар, поднимающийся над кастрюлей, душил меня.
У меня не было иного выбора кроме как сесть и смириться с ситуацией. Я думал: «В некоторых случаях в тюрьме было лучше, там вместе ели от двенадцати до пятидесяти человек». Я огляделся по сторонам, передо мной на стене была большая картина с изображением голубого неба, леса и озера. Стена была такой грязной и замасленной, что некоторые части картины блестели, а некоторые нет. Потом человек, который сидел рядом со мной начал толкать меня рукой, возвращая мое внимание к столу. Когда я спросил его чего он хочет, он взглядом показал на кастрюлю и тарелки. Я сделал вид, что не понял. Мое непонимание рассердило не только его, но и, по крайней мере, человек десять за нашим столом.
Я искал Ваню, чтобы он подсказал что мне делать. После того, как я нашел его и привлек его внимание, он покачал головой, давая мне понять, что не следует раздавать еду.
Кто-то в конце стола громко крикнул: «Эй, армянин, разложи еду всем в тарелки. Время не ждет. Поторопись».
Я ответил, что я строгий вегетарианец и не могу даже прикасаться к этой кастрюле, потому позаботьтесь о себе сами. Я добавил, что не собираюсь делать этого даже если придется подраться. Он взял свою ложку и жестом показал, что он собирается запустить ей мне в лицо, если я откажусь. Я взял свою ложку и показал, что сделаю то же самое, если он предпримет какие-либо действия.
Прошла только минута и кому-то передо мной сказали сделать эту работу. Ваня смотрел на меня, улыбаясь. На обратном пути он подошел ко мне и сказал, что он специально ничего мне не сказал, чтобы посмотреть как я выйду из ситуации. Он сказал, что я поступил правильно. Если бы я раздал еду хотя бы один раз, меня бы заставили делать это все время.
Гуна благости является источником истинного знания,
гуна страсти разжигает алчность,
а гуна невежества порождает глупость, безумие и иллюзию.
-Бхагавад-гита, 14.17
Мы добирались до места назначения двадцать восемь дней, начиная с моего дня рождения, и это был самый отвратительный опыт, который я когда-либо получал. Иногда мы останавливались в тюрьмах на двадцать часов и затем снова отправлялись в путь уже на другом поезде. Но иногда мы останавливались в транзитных тюрьмах на три или четыре дня. Даже мгновение, проведенное в старых русских тюрьмах, построенных Императрицей Екатериной II (1762-1796), было ужасным. В истории России она известна своей жестокостью в пытках узников. В ее тюрьмах почти не было естественного освещения в камерах, а потолки были сделаны полукругом, что создавало впечатление, что они давят на тебя. Когда мы ходили там, мы всегда пригибали головы, чтобы не задеть потолок, хотя потолки были достаточно высокими. Это было ужасное чувство. Мы очень хорошо знали, что мы никогда не сможем дотронуться до потолка даже если подпрыгнем, но все же мы всегда нагибались как будто против нашей воли.
Трехъярусные кровати стояли прямо посредине комнаты, а не рядом со стеной, как в других тюрьмах. Расстояния между ярусами было таким маленьким, что когда ты ложился на кровать, места было не достаточно даже для того, чтобы повернуться на бок. Туалет был в углу. Он был полностью открытым, и находился на расстоянии трех ступней от пола, так что напоминал сцену. В других тюрьмах была стена или, по крайней мере, тряпка, закрывавшая туалет. Поскольку, по меньшей мере, тридцать пять человек находились в одном помещении, почти каждые десять минут кто-нибудь пользовался туалетом. Это было отвратительное место. Пол был сделан из бетона и толстых железных решеток дабы предотвратить подкоп.
Мы находились в одной из таких тюрем три с половиной дня, и там мне посчастливилось встретить христианина, Варена, который также был осужден за нелегальное производство религиозных книг. Он принадлежал к группе «Свидетелей Иеговы» и был замечательным человеком. Он был немного старше меня. Мы обменивались нашими знаниями и опытом. Мы вели долгие нектарные беседы и потому не чувствовали усталости. Его поездка в Сибирь, где ему предстояло провести два года, только началась. Мы оба очень отличались от других осужденных; не совершив никакого преступления, мы не имели с ними ничего общего. За эти три дня мы стали очень близкими друзьями, и было очень трудно расставаться.
В той тюрьме я впервые увидел женщин-полицейских. У них был ужасный характер. Они были гораздо более жестокими, чем мужчины. Если по какой-либо причине ты им не нравился, они могли запустить в тебя крапаудиной, оружием, которое носили с собой. Оно причиняло сильную боль и страдания.
Но была и позитивная сторона – с тех пор, как я покинул Армению, с каждым днем становилось все проще проповедовать людям, не влезая в неприятности с охранниками. Одной из причин было то, что охрана менялась очень часто, и им было трудно узнать кто я и что я делаю.
Наконец, я добрался до трудового лагеря, где должен был провести остаток срока заключения. Нас было пятнадцать человек в длинной узкой комнате, где мы ждали встречи с начальником лагеря, который должен был распределить нас по трудовым группам. Там было десять разных групп, каждая из которых занималась различными видами деятельности. Нам предстояло работать по восемь часов каждый день. Заключенный, который раздавал еду, сказал нам, что лучшее место для работы – десятая группа, так как там не делали никаких тяжелых и грязных работ. Заключенные там шили на швейных машинках. Они работали в помещении, в самом лучшем месте для холодной зимы.
Некоторое время я пробыл в камере, ожидая встречи с начальником. Начальник сидел за столом и читал мое толстое дело. Он попросил меня сесть, пока он не закончит чтение. Потом он вопросительно посмотрел на меня, снял очки и сказал: «Я никогда не видел такого дела, как это. Армяне не нормальные, или что?»
«Я тоже так думаю, сэр».
«Чем ты там занимался?»
«Печатал и распространял книги».
«Какие книги?»
«Индийскую философию и религию. Очень замечательные книги, сэр. Но им это не понравилось; они посчитали, что все, что мы делаем является антисоветской пропагандой и дали мне два года».
«Тогда зачем они отправили тебя сюда? Почему они не оставили тебя в твоей стране? Для вас, парни, камеры не нашлось?»
«Я не знаю, сэр. В КГБ дали мне несколько бумаг на подпись. Но я отказался сделать это, поэтому они отправили меня сюда».
«Почему ты не подписал их?»
«Они были направлены против наших лидеров и философии, и все в них было ложью. И это мне не понравилось».
«Ну, а здесь тебе нравится? Ты бы мог подписать их и убираться из этого ада и делать все, что угодно на свободе. Ты что, ненормальный?»
«Нет, сэр. Телевидение, радио и газеты собирались использовать эти бумаги для не очень хороших целей, поэтому я и не хотел этого делать».
«Кришна что, не простит тебя за это?»
«Кришна может быть и простит, но я не смогу простить себя».
«И никто не подписал бумаги?»
«Нет, сэр, никто. Я думаю, что они даже и не спрашивали остальных, когда поняли, что никто не согласится подписать их».
«Сколько тебе лет?»
«Только двадцать три, сэр».
«А где остальные два парня, что были с тобой?»
«Я не знаю. Они не хотели, чтобы мы были вместе. Это все, что я знаю».
Завершив просмотр бумаг, он сказал: «Здесь говорится, что у тебя недавно был день рождения. Это правда?»
«Да, сэр, я был в это время в том адском поезде».
«Ну, ты сам выбрал это. Что я могу сказать? Ты, в общем-то, хороший парень; я еще не подписал ни одной бумаги! Чем ты занимался на свободе? Кто ты по профессии?»
«Я не учился, сэр; не было времени для этого. Как только я пришел из армии, я присоединился к движению и не мог учиться. Да я даже и не хотел учиться».
«Это то, что хотел от тебя Кришна?»
«Нет, это я решил так поступить. У нас в движении много образованных людей: ученых, художников и музыкантов. Моя мать и брат портные и у них свой бизнес в нашей стране. Иногда я помогал им, чтобы заработать немного денег».
Я говорил все это как будто Кришна Сам вдохновлял меня. Я не мог поверить, что говорю все это, и не был готов к этому! На самом деле, моя мать знала толк в шитье, и мой брат был на самом деле портным. Но я почти ничему у них не научился. И у них не было никакого бизнеса. Он посмотрел на меня и начал что-то писать на моих бумагах.
«Значит, ты умеешь шить?»
«Да, сэр, конечно».
«Ну, тогда ты можешь отправляться в десятую группу. Ты слишком тощий, чтобы работать на улице в сварочной группе, я думаю».
«Спасибо большое, сэр. Я очень ценю это».
Я не мог поверить своим ушам. Я молился Кришне, чтобы Он позаботился о том, чтобы меня определили в десятую группу, и Он очень милостиво сделал это для меня. Я был так счастлив, что мой Господь позаботился о такой падшей душе, как я. Я был очень благодарен начальнику, и сказал, что обязан ему за предоставленную возможность. Я пообещал, что как только я освобожусь, я вышлю ему «Бхагавад-гиту», и он был очень рад. Он также сказал мне об охраннике армянине и о том, что я имею право попросить встречи с ним, чтобы поговорить на родном языке. Это был первый и последний раз, когда я видел этого начальника в лагере. Обычно он находился у себя в кабинете, и кто-нибудь другой занимался распределением мест.
Потом охранники отправили меня в душ. Меня обрили налысо и выдали новую черную робу. Ту одежду, которую я снял, положили в мешок с моим именем. Я был очень несчастен. Я чувствовал себя как рыба без воды. Я хотел посмотреть, как я выгляжу в новой униформе с обритой головой, но нигде не было зеркала, и мне пришлось ждать до тех пор, пока они не отвели меня в лагерь.
Другой охранник отвел меня в мою камеру и я, наконец, снова увидел небо. Я мог свободно передвигаться по территории лагеря, и хотя территория была небольшая, я был очень счастлив, потому что она была гораздо больше, чем тюремная камера. Лагерь был похож на большую деревню с 1800 заключенными с 1800 разными причинами пребывания там. Там было длинное, трехэтажное здание, прерываемое алюминиевыми дверями с автоматическими замками. После каждой секции, охранник просил другого охранника, который находился на вышке, нажать кнопку, чтобы открыть дверь. Таким образом, он отвел меня на третий этаж и сказал ответственному заключенному проводить меня следующим утром на рабочее место. Мне показали мою кровать. В длинной комнате было около семидесяти пяти человек. Вонь стояла невыносимая. Огромные, зеленые комары летели ночью с ближайшей реки. Они были такие агрессивные, что даже когда их отгоняли, они возвращались снова и снова. С самого первого дня я готовился переносить все трудности. У меня все еще оставалась серая записная книжка, которую дал мне Кхатшик, и я начал регулярно записывать в нее свои мысли. Дневник был некоторой отдушиной для меня.
После того, как я устроился, некоторые сокамерники, как обычно, начали задавать мне вопросы о моей статье и составе преступления. Вскоре почти все сидели около моей кровати, слушая мою историю. Я смиренно отвечал им. Все были удовлетворены тем, что узнали кто я, почему я оказался там.
Я пошел ванную, чтобы посмотреть в зеркало как я выгляжу в новой черной униформе с новой прической! Я умылся и вернулся в камеру.
Через некоторое время начал громко звонить колокол и все побежали вниз. Я спросил одного парня что все это значит и он объяснил: «Три раза в день мы все вынуждены это делать. Мы должны выходить на центральную площадку и выстраиваться в линию, чтобы нас пересчитали, невзирая на жуткую жару или ужасный холод. Охранники пересчитывают нас, и потом мы строем идем в столовую. Три раза в день мы хлебаем одну и ту же старую похлебку.
Я последовал за толпой, но так как было много людей, было невозможно идти быстро. Вдруг один толстяк толкнул меня, и я упал. Другой сказал мне, что это мой «экзамен». Все смеялись надо мной, а я молился в уме: «Кришна, пожалуйста, помоги! Я не хочу никому причинять вреда, но сейчас я вынужден драться с этим глупцом. Пожалуйста, Кришна, помоги мне. Помоги своему беспомощному слуге, пожалуйста!»
В течение последних восьми месяцев слушая от заключенных истории о жизни в лагерях, я уже знал некоторые правила и понимал что нужно делать в таких ситуациях. Я не с кем не хотел драться, но если ты не дашь отпор этим крутым парням, то они будут оскорблять тебя и сделают своим слугой. Ты должен будешь каждый день заваривать им чай и чистить их полку и т.д. Поэтому я развернулся и подбежал к толстяку и очень сильно толкнул его. Он отлетел к двери ванной, которая как раз находилась позади него, от удара дверь открылась и он навзничь упал на пол. Я отлично понимал, что он не ожидал этого от меня. Я подбежал к нему и, не дав ему возможности встать, начал наносить ему удары с такой силой, с какой только мог. В то же мгновение около двери собралось много заключенных, которые с интересом наблюдали за сценой. Я знал, что ему очень больно, но в то же самое время я чувствовал, что у меня не было другого выбора кроме как сделать это по меньшей мере один раз. Он начал поливать меня руганью, но я не обращал внимания и продолжал колотить его так сильно, как мог. В конце концов, другой человек, Ваня, подошел и скрутил мне руки за спину. Он сказал, что этого достаточно и попросил прекратить драку и спускаться вниз.
По пути вниз Ваня сказал мне: «Ты хорошо поработал, этот парень больше не тронет тебя. И не только он, никто больше не посмеет тронуть тебя, т.к. они поняли, что ты знаешь как защитить себя. Это очень важно для каждого, кто пришел в этот мир впервые; это был твой экзамен».
Ко мне подошел охранник, и указал на отметину на земле, сказав, что я должен запомнить это место, поскольку мне предстояло занимать его вплоть до последнего дня заключения. Затем, после переклички, меня запихнули в столовую. Я бы не назвал это ни столовой ни кафе, ни каким-либо другим цивилизованным местом, поскольку невозможно было наслаждаться пребыванием здесь или трапезой. Пища в основном была приготовлена из мяса и рыбы. Алюминиевые тарелки и кружки были такие грязные, что даже не возможно было представить, что из них можно есть или пить. В столовой стоял невообразимый шум. Представьте звук от 1 800 алюминиевых ложек, кружек, тарелок, стучащих друг о друга одновременно.
Как только мы вошли, каждый занял свое место. я только осторожно смотрел что происходит. Случилось так, что один заключенный попросил сесть меня в конце стола, где прямо напротив меня стояла большая кастрюля с вонючей едой. Пар, поднимающийся над кастрюлей, душил меня.
У меня не было иного выбора кроме как сесть и смириться с ситуацией. Я думал: «В некоторых случаях в тюрьме было лучше, там вместе ели от двенадцати до пятидесяти человек». Я огляделся по сторонам, передо мной на стене была большая картина с изображением голубого неба, леса и озера. Стена была такой грязной и замасленной, что некоторые части картины блестели, а некоторые нет. Потом человек, который сидел рядом со мной начал толкать меня рукой, возвращая мое внимание к столу. Когда я спросил его чего он хочет, он взглядом показал на кастрюлю и тарелки. Я сделал вид, что не понял. Мое непонимание рассердило не только его, но и, по крайней мере, человек десять за нашим столом.
Я искал Ваню, чтобы он подсказал что мне делать. После того, как я нашел его и привлек его внимание, он покачал головой, давая мне понять, что не следует раздавать еду.
Кто-то в конце стола громко крикнул: «Эй, армянин, разложи еду всем в тарелки. Время не ждет. Поторопись».
Я ответил, что я строгий вегетарианец и не могу даже прикасаться к этой кастрюле, потому позаботьтесь о себе сами. Я добавил, что не собираюсь делать этого даже если придется подраться. Он взял свою ложку и жестом показал, что он собирается запустить ей мне в лицо, если я откажусь. Я взял свою ложку и показал, что сделаю то же самое, если он предпримет какие-либо действия.
Прошла только минута и кому-то передо мной сказали сделать эту работу. Ваня смотрел на меня, улыбаясь. На обратном пути он подошел ко мне и сказал, что он специально ничего мне не сказал, чтобы посмотреть как я выйду из ситуации. Он сказал, что я поступил правильно. Если бы я раздал еду хотя бы один раз, меня бы заставили делать это все время.
Комментариев нет:
Отправить комментарий